Оглядев притихшую компанию тяжелым взором, Вовка безапелляционно озвучил единолично принятое решение:
— В деревушку идем я и соплячка. Все остальные ждут нашего возвращения здесь.
Драконица зашипела было разъяренной кошкой, бросила гневный взгляд на обидчика, но, как ни странно, промолчала. Голос осмелился подать только неугомонный варранг, до того с меланхоличным видом проверявший на прочность штаны лесовика.
— Ладно, ты тоже пойдешь, — благосклонно кивнул Вовка.
Щенок, завиляв обрубком хвоста, на радостях вцепился в рукав безуспешно отбивающемуся мужичку.
— Оружие придется здесь оставить, — предупредила Энея. — Зайдете в селение под видом странствующих путников, излишний интерес вам ни к чему.
— Точно! — обрадовался Вовка.
— Точно! — обрадовался Вовка. — Я буду этим… как его… менестрелем, — он с победным видом оглядел окружающих.
— Петь будешь? — тоскливо поинтересовалась Иллиэль.
— А что? — Вовка подбоченился, гордо выпятив подбородок, и дурным голосом затянул:
Нам лижут пятки языки костра,
Чужие са-апоги натерли ноги…
Бросив лесовика, варранг задрал морду к небу и подхватил песню на одной долгой заунывной ноте. Вовка продолжал орать:
Работникам ножа и топора,
Романтикам с большой дороги…
Закончили они практически одновременно, одобрительно взглянув при этом друг на друга.
— Все? — боязливо высунулся из-за ствола дуба лесовик.
— Чего — все? — недоуменно вылупился Вовка.
— Духов горных всех разогнал? — прошептал мужичок, с опаской озираясь по сторонам. Собрав бороду в кулак, он уважительно покачал головой. — Сильное заклинание, в жизни такого не слыхал. До самого копчика проняло, мурашки по хребту до сих пор бегают.
Остальные зрители потрясенно молчали, явно впечатленные талантом новоявленного менестреля. Иначе чем еще, кроме искреннего восторга, объяснить побледневшие лица, широко распахнутые глаза и прижатые к щечкам ладошки?
Вовка не стал дожидаться заслуженных аплодисментов. Молча ухватив за руку драконицу, свистнул щенку и устремился к ближайшей тропке, едва различимой в полумраке величественной чащобы. К деревушке дотопали менее чем за час. Прошлись по странно пустынным улочкам, поплутали на безлюдной торговой площади и выскочили к околице на другом конце селения. Человек триста жителей испуганным стадом сгрудились вокруг высокого столба — запах страха и ненависти, казалось, витал в воздухе.
— Что там? — приподнявшись на цыпочки, егоза пожаловалась: — Ничего не видно из-за толпы.
Вовка подбросил ее к себе на плечо.
— Ведьму казнят, — будничным голосом доложила она обстановку. — Инквизитор, три его пса цепных, местный священник… а вот кто обвинитель, понять не могу. Скорее всего староста местный, если судить по животу и наглой хитрой роже.
Ловко спрыгнув на землю, Иллиэль подергала за рукав стоящую перед ними полную, неряшливо одетую селянку.
— Скажите, сударыня, что здесь происходит?
— А вы кто будете? — шарахнулась в сторону от непривычного обращения крестьянка.
— Странники, — простодушно ответила драконица. — Бродим по миру, куда глаза путь кажут, песни поем, да сказы ведем на потеху честному люду. Хотели на ночлег попроситься, а тут у вас такое… — она кивнула в сторону помоста.
— Сироту на колдовстве тайном спымали — доверчиво поделилась новостью женщина. — На скот порчу наводила, по ночам на метле летала, да мужиков наших ворожбой запретной охмуряла… — кокетливо стрельнув заплывшими от жира глазками на Вовку, она со злорадством добавила: — Поделом ей, окаянной, ни кола, ни двора не имевшей, роду-племени не знавшей. Не будет более красой порочной, бесовской парней в искушение вводить, да мужей у жен честных отымать.
Вовка, отодвинув в сторону какого-то мужика, мрачно прищурился. На добела выскобленном шесте, на крепких веревках, опутавших стройное тело, бессильно повисла хорошенькая девушка в изодранном платье. Легкий ветерок играл с распущенными черными волосами в нетерпеливом ожидании: два монаха стояли наготове с зажженными факелами у кучи хвороста под ногами приговоренной.
Средневековый бард негромко запел внезапно осипшим голосом:
Я не одета и боса.
Расплетена моя коса,
И кровь струится из плеча,
Вот-вот сгорю я, как свеча.
За что казните вы меня?
Но все кричат: «Огня! Огня!»
О, кто придумал клевету,
Что дал мне дьявол красоту?
А красота глаза слепит,
Когда в аду смола кипит,
Молись, трясись, живи, как вор,
И всех красивых — на костер…
Варранг печально заскулил. Драконица шмыгнула носом. Посмотрев на Вовку заблестевшими глазищами, она жалобно протянула:
— Красивая песня… — и еще жалобней попросила: — Только не пой больше, ладно?
Менестрель понимающе кивнул — такая песня у кого хочешь слезу вышибет. Да еще в соответствующей обстановке. У него самого в горле запершило. Кашлянув в кулак, он задумчиво перевел взгляд на сцену. Действо продолжалось. Толстый, беспрестанно протирающий рукавом потеющую лысину староста заканчивал обвинительную речь. Франтоватого вида инквизитор с сонным видом перебирал четки, изредка позевывая в сторонку.
— Знакомый фраерок! — Вовка презрительно сплюнул на землю. — Дон Сантиго, если не ошибаюсь… — хлопнув по плечу впередистоящего мужика, он вежливо спросил: — У вас билетик имеется на концерт? Нет? Тогда греби в сторону, лишенец, не видишь — вип-клиент пришел!