Обернулся Ситепа мигом, мужики не успели и опомниться, вопя на бегу с совершенно искренним ликованием приговоренного к казни и чудом избегнувшего неминучей участи:
— Нашел! Нашел! Вот он!
Владелец кошеля, возмущавшийся и сыпавший обвинениями больше всей компании вместе взятой, почти выхватил из рук горе-похитителя кошель, тут же вывалил его содержимое на плат в возке и пересчитал трижды. То ли не верил в свои математические способности, то ли опасался, что мошну «за время возлежания под кустом» успели облегчить окрестные зверюшки или кто из проезжих.
— Ровнехонько двадцать монет и семь бронзовок, — сконфужено признался он. — И как он там очутился? Не сымал ведь с пояса…
— Видать, права, магева-то, насчет опохмелки, — заулыбались крестьяне, а виновник переполоха, красный как томат, почесывая выглядывающее из кафтана пузо, стыдливо пропыхтел:
— Вы уж простите, мужики, что я так всполошился, невесть чего нес, ежели обидел кого, в ноги поклонюсь! Главное ты, Ситепа, звиняй, на тебя-то я пуще всех думал. Ты, это, вот, держи-кась! — внезапный решившись, «растеряша» слазил в обретенный кошель, вытащил из него несколько монет и провозгласил: — Бери-бери! Тебе ж как раз еще пяти для откупа за Наждину не хватает!
Ситепа несколько мгновений только открывал и закрывал рот, не веря в реальность впихнутых почти насильно монет, отданных добровольно, когда он хотел взять их тишком.
Покраснев еще гуще щедрого крестьянина, парень пробормотал:
— Спасибо, Дрол, ой спасибо! Но я только в долг у тебя их взять могу! Верну непременно! По осени верну!..
— Ну ладно, почтенные, вы тут уж друг перед другом сами винитесь хоть до вечера, а нам в путь пора, — встряла я в душещипательную сцену самым пошло приземленным образом. Внимание публики тут же переключилось на меня, мужики замерли, ожидая оглашения платы. Вспомнив об этом обычае, склерозная магева (я, то есть) нетерпеливо отмахнулась:
— Ничего вы мне не должны, не колдовала ведь я, когда кошель ваш под кустом разглядела. Так что бывайте, да больше не теряйте ничего, не каждый день за вами по пятам честные люди путь держать будут!
Не дожидаясь ответной речи крестьян, я чуть тронула пяткой бок Дэлькора, стоявшего в процессе разборок смирно, как памятник, и помчалась галопом вперед. Мои спутники рванули следом. Даже если б крестьяне хотели оставить последнее слово за собой, хрен бы они догнали моего эльфийского коня. Фаль висел, вцепившись в гриву, и восторженно визжал, его крылышки развевались по ветру, как радужные флажки.
Только проскакав вперед достаточно для страховки от возможного преследования, мы пустили коней в прежнем темпе, устраивающем и всадников и лошадей.
— Здорово ты с ними, — первым выпалил Лакс, явно гордясь моей проделкой. — Только ведь кошелька под кустом-то не было, а Оса!?
— Конечно, не было, — покорно согласилась я.
— Парень — вор. Почему бы так поступила? Пожалела? — спросил Кейр, не то чтобы обвиняя, скорее рассчитывая на ответ. Наверное, дала себя знать палаческая привычка докапываться до сути дела приговоренного, чтобы с чистой совестью вершить правосудие и не мучиться ночными кошмарами о безвинно убиенных. Впрочем, в этом мире с таковых сталось бы лично к убивцу призраками являться и жизнь портить.
— Не могла я его заложить. Ведь этот Ситепа кошель красть не собирался, хотел только всего пять монет взять, чтобы выкуп за свадьбу тестю заплатить, а потом и эти деньги вернул бы. Дурень он, конечно, не подумал, что пропажи так быстро хватятся, да и вообще ни о чем не думал, кроме того, что его Наждину за другого отдадут. Что ж теперь ему из-за одной единственной глупости всю жизнь ломать? — я вздохнула, поискав нужные слова. — Понимаешь, Кейр, иногда надо поступать не по справедливости, а по милосердию.
— По-твоему милосердие лучше? — уточнил Гиз, то ли посмеиваясь, то ли всерьез озадачившись моим поступком.
— Не знаю, — честно ответила я. — Только сам посуди, каждому в жизни ошибиться случается, нет безупречных и непричастных, намеренно или случайно, а любой совершает то, о чем приходится жалеть. Если все наши поступки взвешиваются на весах где-то наверху, то какой бы вы сами предпочли суд: справедливый или милосердный?
Молчание стало ответом, я тоже помолчала почти минуту, выдерживая многозначительную паузу, и заключила:
— Вот то-то и оно. Справедливость может быть самой страшной карой и худшим проклятием. Парень оступился, но его поступок не успел вылиться ни во что дурное и больше он никогда не совершит ничего противозаконного, я видела в его душе твердую решимость. Поэтому выручила дурика, как сумела. Коль какому-нибудь Гарнагу это не по нраву, пусть сам по дорогам ходит, сверкает глазами, да суд творит, я ничуть не возражаю.
— Вольно ты о богах говоришь, магева, — с некоторой тревогой, почти с осуждением, цокнул языком Кейр.
— Я и богам то же в лицо повторю, коль захотят лично выслушать, — спокойно отрезала я, чуток разозлившись.
— Служительница стоит рангом выше, Кейр, и пусть она пока этого не признает, но уже чувствует, — некстати влез Гиз.
Вот упрямый, зараза, так и не уяснил, что я не собираюсь становиться какой-то там служительницей, что я сама по себе и поступаю только так, как хочу. Зато Кейр на эти слова только крякнул и окончательно заткнулся, погрузившись в очередной приступ глубокой задумчивости. Ну хоть какая-то польза!