— Шею бабе свернули, — опередив меня, выдохнул Кейр, отслеживающий с помощью заколдованного мною медальона весь процесс колдовства.
Я глубоко вздохнула, с благодарностью позволяя рунам раствориться в воздухе и, пожалуй, несколько преувеличенно бодро позвала:
— Все, выбираемся! Настал черед изучить место преступления! А-то если я еще минут десять в леднике потопчусь, там одной покойницей больше станет! Холодина зверская!
Постоять в погребе еще чуток никто просить не стал. Мы поднялись по лестнице наверх, потоптались во дворе, наслаждаясь вечерним теплом, пыльная прогретая земля двора щедро делилась с нами живительной силой, такой приятной после ледника с трупом. Фаль выбрался из-за пазухи и запорхал вокруг, разминая крылышки.
Закончив детальное обследование зарослей крапивы, красавец петух вынырнул из засады, огляделся и словно к давно потерянному брату кинулся к Лаксу. Все врут, что куры не летают! Этот отдельно взятый Петька перемещался на низком бреющем полете, как миниатюрный бомбардировщик. Кончики широких крыл с рыже-зеленым отливом едва не зачерпывали теплую пыль двора. Петух спланировал к ногам рыжего вора и с хищным клекотом впился клювом в один из декоративных красных шнурков, украшающих боковины легких полуботинок моего приятеля. Вероятно, птица приняла ухищрения сапожных дел мастера за аппетитных червяков, способных порадовать его хохлаток. С невольным смехом, мы отогнали обознавшегося нахала, отодвинули чурку-«замок» и заскочили в дом, пока Петька не успел дозваться кур. Прорываться сквозь строй несушек было б сложнее.
Пустота (как не загромождай дом, а без людей он кажется пустым), тишина, не успевший еще выветрится запах какого-то вина и сдобы. От такого сочетания улыбки мигом сбежали с лиц. Даже Сарот, исправно державший на лице безразлично-циничную мину «такому крутому вояке, как я, все пофиг», посерьезнел.
Дармон провел нас в горницу — предполагаемое место разыгравшейся трагедии. В целом довольно опрятная комната с традиционной печью, большим столом у окна и парой лавок, застеленных какими-то буро-коричневыми шкурами, плюс шкаф и нечто вроде массивного табурета с толстыми ножками и дополнительными поперечными перекладинами. Вся скромная, без излишеств мебель производила впечатление сделанной на совесть и на века. Наверное, такая стояла бы в избушке трех медведей в комнате главы семьи — Михайло Потапыча. На том же самом табурете, уверена, упомянутый медведь вполне мог бы отплясывать вприсядку, и доски б даже не скрипнули.
На столе рядком стояло три кувшина, пара кружек и большая жирная миса. Посуда источала тот набор съедобных и условно съедобных запахов, уловленных моим носом. Фаль тут же сунул в кружку нос и расчихался, морща личико. Да уж, какую только гадость люди не пьют! Кейр нагнулся, глянул под стол и присвиснул.
Фаль тут же сунул в кружку нос и расчихался, морща личико. Да уж, какую только гадость люди не пьют! Кейр нагнулся, глянул под стол и присвиснул. Я повторила его прием и мгновенно поняла причину трели. У стенки наличествовало его два пустых кувшина, похожих как близнецы на трех своих настольных собратьев. Да уж, похоже опечитель слегка преуменьшил любовь Векши и его деятельной супружницы, мир ее праху, к спиртному. Лакс подумал о том же, потому как иронично поинтересовался:
— Пара кружек говоришь?
Опечителю хватило совести смутиться и нервно огладить драгоценную бороду:
— Так ведь с кем ни случается лишку-то хватить? Меру-то Векша и Салида имели…
— Да вот как пить начинали, порой вспомнить ее не могли, — иронично продолжил Гиз, то ли знал этот старинный анекдот, то ли сымпровизировал.
Вопросами о нормативах спиртного на душу населения в Колтовищах я трясти опечителя не стала, потому как толку не видела, бороться за «трезвость — норму жизни» не мое дело. Да и прежде допроса следовало закончить изучение обстановки. Итак, кроме кувшинов на вполне пристойной чистоты деревянном полу (у меня на даче такой только в первый день уборки держался) не было ничего, кроме изрядного жирно поблескивающего пятна явно кулинарного происхождения. Оно нагло раскинулось где-то почти посередине между шкафом и лавкой. Крови, следов борьбы и других улик, способных пролить свет на вчерашнее происшествие не имелось.
Мои сотоварищи озирались так же сосредоточено, как я, но столь же безуспешно. Опять вспомнив опыт прочитанных детективов, я приступила к расспросам:
— Дармон, ты в курсе, тут после того, как тело Салиды нашли, никто ничего не переставлял, убирал или вытирал?
— Дык, кажись, все так и было, — почесал в затылке опечитель.
— Мне нужно не «кажись», а совершенно точно, припоминай! — строго велела я и, ткнув пальцем в направлении жирного пятна, вопросила: — А это что за Аннушка и какое подсолнечное масло пролила?
— Э-э, тут лепешка на сале печеная лежала, видать, со стола из мисы выпала, так мы ее потом курам сбросили, не пропадать же добру, — неожиданно выдал Дармон, и мне захотелось стукнуть туповатого мужика. Может, в делах прочих он и был сметлив, но насчет «улиток» башка опечителя не варила совершенно.