Лето — пора, когда можно не думать о холодах, можно в любой момент сорваться и умчаться в любую даль. Да, лето — это свобода! Может, именно поэтому я так его люблю.
Да, лето — это свобода! Может, именно поэтому я так его люблю. Память детства о радости и приволье каникул. Вот и теперь я свободна, я в пути, впереди неизвестность, рядом друзья и, может быть, кто-то гораздо больший, чем просто друг. Чего же еще надо? Капельку волшебства?! Так оно у меня есть! Запрокинув голову, я звонко рассмеялась.
— Ты чего? — выгнул бровь Лакс, легким тычком посылая коня поближе.
— Просто здорово! — честно ответила я и снова рассмеялась.
Фаль, будто заразившись бацилой хорошего настроения, подхватил мой смех. Вслед за ним рассмеялся и Лакс. Врут, будто зевота самая заразительная гримаса, смех — куда могущественнее! Только смеяться надо правильно, не над чем-нибудь или кем-нибудь, в этом что-то от злорадства есть, а потому что на душе светло и весело. Вот тогда и другие улыбнутся.
— За нами следят, — не присоединяясь к общему веселью, нейтрально заметил Гиз.
— Кто? Где? — не столько забеспокоилась, сколько заинтересовалась я.
А чего боятся? Я в здешних лесах самая страшная при моей-то магии и компании из четырех мужчин, знающих, с какого конца держаться за меч. К тому же ошибки прошлого учла и защиту над отрядом держу постоянно! От чего можно защитить — защитила, а от чего нельзя по этому поводу и волноваться не стоит, нервные клетки не восстанавливаются!
— В зарослях справа, метрах в двадцати сразу за кустами стрелиста, — не поворачивая головы, объяснил киллер столько спокойно, словно исповедовал те же принципы, а вот Сарот мгновенно руку на эфес положил.
— Фаль, мухой на разведку, одно крыло здесь другое там! — отдала я команду сильфу.
Тот сигнальной ракетой сорвался ввысь, а мы продолжили невинную беседу с широкими улыбками на лицах.
Малютка обернулся почти мгновенно, хулигански затормозил, чувствительно ткнувшись в грудь Лакса, перепорхнул на голову Дэлькора и, устроившись у жеребца между ушами, доложил:
— Там девица, переодетая мальчиком, и лошадь, к нам выйти хочет и боится.
— Лошадь или девица? — скаля зубы, уточнил Лакс.
— Девица, — гордо ответствовал Фаль, демонстративно повернулся к вору задом, ко мне передом, правда, из-за малых размеров сильфа символизм жеста был слегка ослаблен.
— Раз боится, надо подбодрить, — пожала я плечами и, приподнявшись на стременах, зычно заорала: — Эй, девушка, хватит прятаться, выходи, не обидим, впрочем, если боишься, можешь сидеть в кустах, а мы дальше поедем.
После секунд в пять паузы в кустах зашуршало, треснула пара-тройка веточек и на дорогу выбралась ведущая в поводу лошадь худенькая фигурка в широкополой шляпе, бесформенно-коричневых штанах и серой рубахе на четыре-пять размеров больше помещеного в нее худосочного содержимого.
— Я не боюсь, — первым делом вскочив в седло (коль мы на конях, то и она снизу верх на нас не будет взирать) гордо объявила «партизанка», сдернула шляпу и в упор глянула на нас васильковыми глазами. Пепельные волосы, увязанные в косу вокруг головы малость разлохматились и казалось вокруг личика-сердечка вьется пушистый нимб. — А только в дороге люд всякий встречается, вот я и решила укрыться. Вы ведь магева не одна, с попутчиками.
— Разумное решение, — одобрил Кейр, пока мы разглядывали девушку.
Ой, не крестьяночка из дому на рынок иль к родственникам перебирающаяся нам попалась по пути. Такой посадки головы с чуть задранным вверх подбородком и прямой спины, тонких пальчиков с местами обломанными, но все еще ухоженными ноготками у девочки из деревни не встретишь, как ни старайся.
А уж лошадка у лесного подарка черная как ночь, ладная как статуэтка из обсидиана, чутко раздувающая ноздри и приплясывающая на тонких ногах, даже мне видно кровей не менее знатных, чем молоденькая хозяюшка!
Вот и Лакс, склонившись к моему уху, шепнул:
— Лошадь — чистокровка каддорская, девку за такую красу в ближайшем овраге оставят!
— Не позволим, — невозмутимо шепнул нам обоим Кейр, в иные моменты бывавший не менее чутким, чем Лакс и уже успевший изучить мою натуру,
Если куда-то можно вмешаться и все перевернуть вверх дном, то магева сделает. Да и сам телохранитель обладал обостренным чувством справедливости и родительским инстинктом, особенно если то касалось молоденьких одиноких девиц, живо напоминавших ему младшую сестру.
— Не позволим, — энергично согласилась я и спросила:
— Далеко путь держишь?
Вместо худо-бедно содержательного ответа, дерзкая девица яростно сверкнула васильками и выпалила:
— Вы меня не остановите, я все решила!
— Я разве пытаюсь? — разведя руками, ответила я.
Воинствующий настрой амазонки мгновенно унялся, в полыхающий костер праведного гнева водой плеснули. Оторопь на мордашке смешалась с замешательством, переросла в смущение и решимость дать честный ответ с извинениями:
— Прости магева, к жениху я еду, — васильковые глаза мечтательной поволокой покрылись.
— Благословлена богами такая дорога, только почему ж не он к тебе, красавица? Почему в такой опасный путь одну отпустил? — нахмурившись, спросил Сарот.