— А где хоть мы, появились идеи? — снова влез я с вопросом об определении на местности.
— Похоже, что на задах НИИ-18, — ответил Сергеич, — У них экспериментальное производство было, и вообще картинка совпадает.
— Нам в какую сторону надо?
— Примерно туда, — показал он рукой. — Из ворот направо, до самого конца улицы. Затем налево, и снова до конца. Это по тоннелю был бы путь прямой, а тут петлять придется.
— Хрен ли нам с того тоннеля теперь? — пожал я плечами, — Я вниз уже ни за какие пряники не полезу. Лучше через город потихоньку на четвереньках поползу. Не думаю, что бандиты здесь сплошной фронт организовали, у них на эти сил не хватит, да и не надо им. Выставили НП со связью, предупредить своих, если что случится, и достаточно.
— Я тоже только поверху, — сказал Васька, — Или идите без меня, я лучше жить тут останусь, чем снова вниз полезу.
— Во-во, — закивал я энергично.
— Город новый, после войны строился, — чуть опустил меня на землю Сергеич, — Улицы прямые и широкие. Если разместить посты толково, то можно весь периметр просматривать с нескольких высоток.
— Ну и пусть просматривают, — подумав, ответил я, — Если в лоб не нарвемся, то всегда можно убежать, в конце концов. Наблюдателей много не будет, никто не погонится.
Не самое умное заявление, но страх перед подземельем заставлял говорить то, что хочется сказать.
— Тоже верно, — очень легко согласился Сергеич, — Ладно, давай двери попробуем.
Перебежали через двор, присели у двери. Я заглянул в забранное решеткой окно — точно, раньше там вахта сидела. Обшарпанный стол деревянный, перевернутый стул. На полу валяется электрочайник.
Сергеич дернул дверь, и она легко открылась, протяжно заскрипев петлями. За ней пустота. Короткий коридор и вторая дверь, слегка приоткрытая. Я вошел внутрь, ветхий пересохший линолеум захрустел под подошвами. Открыл вторую дверь, выглянул. И оказался на задах какого-то кирпичного четырехэтажного корпуса хрущевской постройки. Тут постреляли — на стенах следы от пуль, под ногами гильзы. Но уже давние, не первый день валяются. Два костяка посреди двора, уже почти и не воняют, обглоданы начисто.
В окна никто не выглядывает, звуков не слышно, света не видно. Похоже, что нет никого. Живых, по крайней мере.
— Пошли, — шепнул Сергеич, — Тут наверняка выход на улицу есть.
В корпус, явно смахивающий на институтский, вели несколько обшарпанных и потрескавшихся бетонных ступенек. Видать, на ремонты разоряться принято не было — не банк, чай, и так сойдет. Подумаешь, оружие проектируют. Стекла в больших распашных дверях были выбиты и грудой осколков лежали на полу. Пусто вроде как, насколько в ночник видно.
Тихо войти не получилось — стекло хрустело под ногами. Ладно, хоть никто из темноты не бросился. Прямо напротив действительно был выход на улицу, турникет и стеклянная будка вахтера.
Стекло в будке прострелено в нескольких местах, в распахнутой двери — смердящий и растащенный костяк с обрывками тряпья на нем. В черепе две дырки от пуль.
Тихо подошли к выходу, не забывая оглядываться. Присели. Тихо. Пусто. Никого. И стоило так подумать, как не далее чем в квартале от нас вспыхнула стрельба. Активная, жестокая, с рикошетами, летящими в ночное небо. В нее сразу же ввязался крупнокалиберный, затем что-то рвануло, осветив низкие облака и взметнувшись кудрявым огненным облаком. И так и пошло дальше, не затыкаясь.
— Ладно, чего ждать? — вздохнул Сергеич, поправляя ремешок шлема под подбородком. — Нам все равно в другую сторону, так что пусть сами разбираются. Кто и с кем, интересно?
— Полагаю, что спецназеры с бандюгами, — ответил я.
— Это почему? — чуть удивился он.
— А что их может связывать? — пожал я плечами, — Спецы хрен знает откуда прибыли, освободили контингент, а теперь пытаются гонять его по своим делам. А тем оно в болт не уперлось, на дядю ишачить и бошки под пули подставлять. Да и колонну никто не забудет им.
— Полагаешь?
— Полагаю, — кивнул я, — Ладно, пошли, много мы здесь не высидим.
Валерий Пилецкий, «Пиля», бывший сотрудник
администрации ИТУ, ныне «урод».
28 мая, среда, еще ночь.
Что же произошло в тоннеле, Валерий так и не понял. Им поручили охранять тыл отряда, и поначалу он постоянно оглядывался назад, светя фонарем, но ничего там не замечал. Он видел перед собой только спины «спецов» и тащился следом, стараясь не шуметь и страдая от все усиливающегося похмелья и наваливающейся клаустрофобии. «Спецы» переговаривались громким шепотом, были злы, и как понял Пилецкий, тоже не горели желаниям шляться под землей. Старший, с какими-то нашивками на рукаве камуфляжа несколько раз вызывал по рации пост у люка и докладывал туда о том, что никого не видит.
Затем откуда-то из глубины труб донеслось эхо энергичной стрельбы. Пилецкий скосил глаза на Бегемота и увидел, как тот сморщился. Видать та же самая идея его посетила: «Сейчас под пули погонят». И Пилецкий непроизвольно опустил глаза на свой автомат, представляя, как он вскидывает его и длинной очередью стреляет в спины «спецам», потащившим его в это жуткое место. А затем бежит к выходу наверх, на поверхность, которая теперь казалась ему чуть ли не раем земным, настолько ему было плохо в этой смердящей трубе с канавой грязной воды посередине.