Их колонна обрастала грузовиками, пригружалась дополнительным имуществом, постепенно превращаясь в самую настоящую орду, распугивающую своими многочисленными моторами все живое вокруг. Они уже не шли с основной колонной «фармкоровских», а крались по дорогам следом, останавливаясь своим собственным лагерем, занимая деревни и показывая деревенской публике, кто в доме хозяин.
Постоянно с «уродами» находились около десятка «эсэсовцев», как окрестили одетых в черные прыжковые костюмы эсбэшников. Они не вмешивались в происходящее, не мешали, и лишь время от времени передавали задания, полученные ими от Еременко. И возглавляли уходящие на эти задания отряды.
Задания все больше были простыми и понятными. «Уроды» действовали в качестве карателей в интересах Крапа, строящего свое государство. Необходимости в такой их работе не было, бандиты и сами зверствовать умели не хуже, но Еременко настаивал на том, чтобы его «уроды» имели как можно больше подобной практики. И Пилецкий втянулся, а вскоре ему даже понравилась новая работа.
Они жгли, вешали, расстреливали, насиловали. Убивали мать и скармливали воскресшему мертвяку ее же детей. Выращивали мутантов и скармливали им пленных. Чувство всеобъемлющей власти и абсолютной безнаказанности пьянило и вгоняло в постоянную эйфорию. Любая сельская девка был его по движению пальца, и Пилецкий пользовался этим напропалую — в прошлой жизни женщины его вниманием обходили, не красавец, да и косноязычен.
По вечерам они пили до беспамятства, валились где придется, после чего просыпались и снова пили. От такого беспробудного пьянства начались проблемы, и командир прикомандированных «эсэсовцев», некто Серых, вместе с командиром отряда Петраковым и главным «контрразведчиком» Великановым, устроили показательное повешение троих особо проштрафившихся.
От такого беспробудного пьянства начались проблемы, и командир прикомандированных «эсэсовцев», некто Серых, вместе с командиром отряда Петраковым и главным «контрразведчиком» Великановым, устроили показательное повешение троих особо проштрафившихся. Под раздачу попал Боголюбский, с которым Пилецкий пил весь день, и который после этого выпил на посту еще бутылку водки, да так и уснул.
Трупы не снимали еще три дня, и они дергались на виселице посреди лагеря, протягивая руки к каждому, проходящему мимо. Такие действия командования чуть отрезвили отряд, и дисциплина поднялась.
А затем в отряде случились первые серьезные потери. До этого погибли всего четверо, совсем уж «расшалившиеся» в захваченных деревнях. Их смерть была следствием их собственной глупости. Но на этот раз все вышло по-другому. Взвод «уродов» и все прикомандированные эсбэшники выехали с бригадой уголовников, подчиненных некоему Шкабаре, в деревню Вяльцево, с целью сделать местное население более сговорчивым. Работа предполагалась знакомая и уже рутинная. Выбрали большой сарай, застрелили нескольких местных жителей и закинули туда. Когда они ожили, туда по одному начали подавать выбранных случайным образом, причем каждому из них стреляли в голень, чтобы слишком резво не бегал.
Это уже даже не развлекало, разве что бандиты устроили подобие тотализатора и принимали ставки на то, сколько продержится каждая из жертв, и какой из мертвяков настигнет ее первый. Сам Виталий отошел покурить в сторонку, разглядывая толпу согнанных к месту расправы сельчан, подбирая себе девку посимпатичней и помясистей — худых он не любил.
А затем из леса ударили пулеметы и снайперы. Взорвалась БМП бандитов, которую они полагали своей главной силой. Накрылась «маталыга» со своим пулеметом в башне. Покосило «эсэсовцев», разнесло один из их «водников», с которого они не сделали ни единого выстрела, даром, что два пулемета на крыше. Тяжелой пулей расплескало мозги Барабану — так прозывался их пулеметчик, причем все содержимое его черепной коробки оказалось на лице и груди Пилецкого.
Пока пытались организовать оборону от неожиданного нападения и матеря все проспавшее оцепление, вяльцевские успели добраться до оружия с убитых, и открыть огонь во фланг. Началась паника, уцелевшие «эсэсовцы» плюнули на подопечных и рванули на уцелевшем «воднике» в лес, бросив своих убитых. Сам Пилецкий успел вскочить в кузов одного из КамАЗов, и тем самым спасся. Но их взвод из двадцати пяти человек потерял четырнадцать. Его потом трясло до следующего утра, и успокоился он, лишь выпив целую бутылку какой-то мерзкой водки, отдававшей сивухой.
На следующий день их подняли по тревоге. Виталий страдал от жуткого похмелья, и пока стоял в строю и слушал речь Петракова, несколько раз чуть не облевался от накатывающих приступов тошноты. Но суть речи примерно уловил. Их бросают на перехват тех самых людей, что расстреляли их в деревне. По идее Виталий должен был воодушевиться чувством мести, но на самом деле он почувствовал страх. Ему памятно было, как пули, летящие из леса, косили его коллег (товарищами назвать хоть кого-нибудь здесь язык бы не повернулся). И он представлял, что такая же пуля, как та, что разнесла голову Барабану, вполне могла бы сделать то же самое с его головой.