Было почти больно видеть, как красив стал Марк и насколько он еще похорошеет — ведь его судьба уже определена Только взгляните на этого мальчика, шагающего по тротуару. Он изо всех сил старается сделать вид, будто настолько крут, что даже смерть матери не ранила его.
Ребята остановились поглядеть, как человек в полотняном костюме и канотье в очередной раз сбегает по ступеням клуба Глядя на актера во время съемок, невольно чувствуешь неприязнь к нему, когда вдруг понимаешь, что он всего лишь играет роль…
ИЗ ДНЕВНИКА ТИМОТИ АНДЕРХИЛЛА
20 июня 2003 года
Восемь дней спустя после моей последней записи я должен вновь вернуться в Миллхэйвен. Филип сообщил мне, что Марк не появлялся дома рке два дня и он звонит мне «только потому, что думал, будто я прячу племянника у себя»! Филип был в ярости и едва себя сдерживал. Меня обидел его тон, но, по правде говоря, я не могу сердиться на него или обвинять его, что он такое обо мне подумал.
Из того, что наговорил Филип, я понял, что Марк исчез вечером восемнадцатого. Филип прождал его до двух ночи, пока вдруг не уверил себя в том, что сын давно дома и преспокойно спит у себя. Утром постель Марка оказалась пуста. Филип позвонил в полицию и получил информацию, уже известную ему: недавно два мальчика из той же части города пропали без вести. Его попросили не спешить с выводами, добавили, что большинство беглецов-подростков, как правило, возвращаются домой в течение двадцати четырех часов, и порекомендовали набраться терпения. Филип попытался набраться терпения, но обнаружил, что запасы его ограничены. Около полудня он позвонил в полицию снова — с тем же результатом Само собой, он отыскал Джимбо Монэгена, закадычного дружка Марка, и расспросил его, однако Джимбо либо ничего не знал об исчезновении, либо притворялся, что не знает.
Почуяв неладное, Филип обвинил мальчишку во лжи. Мать Джимбо, Марго, велела ему убираться из их дома — натурально вышвырнула его вон. Пару часов он колесил на машине по Миллхэйвену, ища сына где только можно, заглядывая во все места, о которых Марк ему рассказывал Он понимал тщетность этого, но был не в силах удержаться и не поехать на спортивные площадки, куда сын не заглядывал уже несколько лет, не всматриваться в окна закусочных и ресторанов быстрого обслуживания, в который раз кружа по периметру парка Шермана. Он был в отчаянии и разрыдался. За десять дней он потерял и жену, и сына
Филип разрывался меж двух одинаково страшных предположений: или Марка похитил «убийца из парка Шермана», унесший жизни уже двоих мальчишек его возраста, или Марк покончил с собой — возможно, подражая своей матери и, более чем возможно, под воздействием смеси ужаса и отчаяния, охвативших парня в результате того, чему он стал невольным свидетелем. Полиция оставалась верной себе и сфокусировалась на первом варианте. Они прочесали парк и лесистые участки вокруг Миллхэйвена, однако тела не нашли. Были проверены также регистрационные записи в аэропорту, на автовокзале и железнодорожном вокзале; допрошены Джимбо Монэген, его родители, другие подростки, знавшие Марка, и их родители. Когда в результате не появилось и намека на возможное местонахождение мальчика, полиция сделала достоянием гласности информацию об исчезновении и запросила помощи у жителей города Недавняя фотография Марка была отправлена в ФБР и управления полиции по всей стране. На этом дело пока затихло, и все как будто успокоились.
За исключением, конечно, Филипа, который сейчас был не в состоянии найти в себе силы и допустить хотя бы одно из предположений, возникших вследствие исчезновения его сына: что маньяк похитил и, вероятно, убил Марка, что Марк сам убил себя где-то в неизвестном месте или же что он просто сбежал, не сказав никому ни слова Когда Филип лицом к лицу столкнулся с выбором из этих неприемлемых вариантов, ему вдруг пришла в голову еще одна возможность, и он позвонил своему сверхпривилегированному, ни на йоту не заслуживающему доверия братцу в Нью-Йорк.
— Ладно, ты мне вот что скажи, — продолжил Филип. — Я никогда не думал, что ты способен сотворить такое со своим собственным братом, но уверен: ты что-то знаешь. Могу представить, что тебе наговорил Марк.
— Филип, давай-ка лучше начни сначала. Что ты хочешь от меня услышать сейчас и что именно я сотворил с тобой?
— Что именно он тебе рассказал? Насколько он в отчаянии? Он наплел, что я его каждый вечер колотил? Неустанно унижал его человеческое достоинство, давя на психику?
— Не понял, ты это о Марке?
— Да о ком же еще! С чего вдруг я расспрашиваю тебя о собственном сыне, да? Тим, я прошу тебя: если Марк все же сейчас у тебя, пожалуйста, дай мне переговорить с ним Нет, даже не прошу. Я умоляю тебя.
— Господи, Марк сбежал из дома? Что стряслось?
— Что стряслось? Моего сына нет дома уже три дня — вот что! И если он, блин, сейчас в этом твоем балагане на Гранд-стрит, то, черт бы тебя подрал, вот он я — на коленях. Дай мне его.
Немного погодя мне все же удалось убедить Филипа, что его сын не прячется у меня и что к его исчезновению я никакого отношения не имею. Я был потрясен и совершенно сбит с толку.