— Во, это тот чувак из «Семейных уз», — сказал Джимбо.
— Майкл Джей Фокс? Ты псих. Майкл Джей Фокс не такой старый.
— Да не тот, а мужик, который играл его отца.
— О, так он тоже сейчас, наверное, старый. Слышь, хорошо сохранился, а?
— Может, он и хорошо сохранился, да только вон та машина сейчас его раскатает, — сказал Марк, и мальчишки рассмеялись.
Беда в том, что отец Марка все испортил Они увидели, как машина Тимоти Андерхилла подъехала к дому, и Джимбо мог с уверенностью сказать, что его друг пришел в восторг от одного только вида своего дядюшки, шагающего к крыльцу. Джимбо подумал, что выглядел дядюшка как свой парень — в джинсах и голубом блейзере, такой важный и немного расслабленный. У него было лицо тертого калача, бывалого парня, с которым можно ладить.
Но когда Джимбо и Марк выключили музыку и вышли из комнаты, отец Марка ляпнул какую-то дурость еще до того, как они добрались до лестницы, — что-то вроде «а вот мой сын и наследник и его закадычный и преданный друг», что заставило их обоих почувствовать себя идиотами. Когда их представляли, папа Марка назвал Джимбо старинным другом сына и вел себя с ребятами так, словно они были второклашками, что сделало их пребывание в доме просто невыносимым Затем папаша Марка опять начал читать мораль — например, во сколько им необходимо быть дома. Джимбо обратил внимание, что Марк нервничает все сильнее и сильнее. Он выглядел как человек, только что поставивший мину с часовым механизмом и горящий желанием поскорее унести ноги, чтобы не взлететь на воздух вместе с ней.
Как только им удалось вырваться, Джимбо неохотно последовал за Марком до дорожки напротив дома 3323, где никакие призрачные силуэты не маячили за окном гостиной. Джимбо вынужден был согласиться: может, тогда что-то и было, но сейчас дом казался пустым, как скорлупа выеденного яйца. Это было видно с первого взгляда. Единственное, что двигалось там, — это оседающая пыль.
— Мы сделаем это, — твердил Марк. — Веришь не веришь, но мы это сделаем
— Хочешь, чтоб я пришел сегодня в зал прощания?
— Если ты не пойдешь, то и я не пойду, но я там должен быть обязательно, так что.
..
— Ну да, я же «закадычный и преданный», — сказал Джимбо.
Одинокий и такой большой на вершине такого маленького холма, дом «Тротт бразерс» поразил воображение Джимбо, разбудив ассоциации со старинным замком с подземными темницами и рыцарским доспехами. Внутри он казался одновременно и огромным, и обветшалым. Им указали на маленькую комнату, похожую на часовню, с четырьмя рядами стульев, обращенных к открытому гробу. Джимбо это казалось чудовищным, жестоким, бестактным Марка буквально вынуждали смотреть на лицо мертвой матери! Одно дело — оказывать уважение умершему, но как же насчет уважения к чувствам живых? Джимбо отважился взглянуть украдкой на бледную фигуру в гробу. Лежавшая там женщина не была похожа на маму Марка — она скорее напоминала младшую сестру миссис Андерхилл, напоминала кого-то, кто жил абсолютно другой, не как у мамы Марка, жизнью. Почти тут же в комнату вошли мужчины, и Джимбо с Марком уселись на последний ряд.
Отец Марка вручил ему карточку-открытку с видом гавайского заката с одной стороны. Перевернув ее, Джимбо увидел напечатанную молитву «Отче наш» под именем Нэнси и датами ее жизни.
— Ты как? — шепнул он Марку, который крутил карточку в руках, будто пытался отыскать ключ к разгадке убийства в детективном романе.
Марк кивнул.
Пару минут спустя он наклонился к другу и зашептал:
— Как думаешь, слинять или не стоит?
Джимбо покачал головой.
Филип велел сыну подняться на ноги и проявить уважение к своей матери. Марк встал и пошел по проходу, остановившись перед самым гробом Джимбо наблюдал, как Филип инсценировал драматичный момент и обнял сына за плечи, наверное, впервые с тех самых пор, как ему исполнилось десять. Он не мог не сделать так, подумал Джимбо. В сущности, он и не подозревал, что позирует для камеры несуществующего фотографа Филип, конечно, думал, что выглядит искренне. А Джимбо заметил, как Марк поежился, ощутив прикосновение отца.
Как только Филип отошел в сторону, Джимбо встал и направился к другу. Он не хотел смотреть на приукрашенную не-Нэнси в гробу, поэтому шел медленно, но ему больно было думать о том, что Марк стоит там один на один с самим собой. Когда Джимбо подошел и встал рядом с Марком, тот посмотрел на него, и по его смягчившемуся взгляду Джимбо понял, что друг благодарен ему.
Едва слышно Марк проговорил:
— Джимбо, сколько мне еще здесь стоять, как думаешь?
— Думаю, уже можно отойти, — ответил он.
Марк смотрел на женщину в гробу. Его лицо было как застывшая невыразительная маска. Одинокая слезинка вытекла из уголка левого глаза, затем — правого. Испугавшись, Джимбо вновь вгляделся в лицо друга и увидел, что маска начала дрожать. Слезы наполнили глаза Марка. И тут же Джимбо почувствовал, что вот-вот заплачет сам.
От дальней стены комнаты донесся театральный шепот отца Марка:
— Бедный ребенок, как же он теперь…
И слезы Джимбо высохли прежде, чем пролились. Раз это слышал он, значит, слышал и Марк.
Глаза мальчишек встретились. Лицо Марка густо покраснело. Тимоти Андерхилл произнес что-то слишком тихо, а отец Марка, почти не снижая голоса, ответил: