— Кто? Кому?
— В Лаймхаусе, в Вест-Индских доках, — снова вздохнул король. — Чего-то там варится в тех местах, доложу я вам, доктор Мэллори. Со вчерашнего дня всякие прохиндеи лепят там новехонькие плакаты по всем стенам и заборам, какие под руку попадутся. Мои ребята совсем уж было думали разобраться с ними насчет такого наглого вторжения, пока капитан Свинг — это он так себя называет — не решил прибегнуть к нашим услугам.
У Мэллори вспотели подмышки.
— Капитан Свинг?
— Он такой же капитан, как я — папа римский, — фыркнул король. — Ипподромный жучок, если судить по платью. Невысокий, рыжий, косоглазый, и еще у него шишка на лбу, вот тут. Псих, каких еще поискать. Хотя довольно вежливый, сразу согласился не лезть в наше расклейное дело, мы объяснили ему обычаи, и он сразу согласился. И денег у него, похоже, куры не клюют.
— Я его знаю! — дрожащим голосом воскликнул Мэллори. — Это — луддитский заговорщик. Возможно, он сейчас самый опасный человек во всей Англии!
— Вот уж никогда бы не подумал, — хмыкнул король.
— Он — страшная угроза общественному спокойствию!
— А по виду не скажешь, — возразил король.
— Смешной очкастый коротышка, да еще сам с собой разговаривает.
— Этот человек — враг государства, заговорщик самого пагубного толка!
— Я-то сам мало слежу за политикой, — сказал король, спокойно откидываясь на подушки. — Закон о расклейке плакатов — вот вам и вся ихняя политика, дурь собачья! Это чертов закон жестко ограничивает, где можно вешать плакаты, а где нет. И ведь я же, доктор Мэллори, я же лично знаю члена парламента, который протащил этот закон, я же работал на его избирательную кампанию. Этого типа нимало не трогало, куда лепят его плакаты. Куда бы ни лепили — все путем, лишь бы на плакатах был он, а не кто другой.
— Господи! — прервал его Мэллори. — Подумать только, что этот негодяй на свободе, в Лондоне, да еще с деньгами из Бог знает какого источника, и он подстрекает к восстанию и мятежам, да еще в момент всеобщей беды, да еще имеет в своем распоряжении машинный печатный станок! Это кошмар! Ужас!
— Да вы же сами себя заводите, доктор Мэллори. — Король укоризненно покачал головой. — Мой дорогой папаша, упокой, Господи, его душу, всегда мне говорил: «Когда все вокруг теряют голову, ты просто вспомни, что в фунте как было двадцать шиллингов, так и осталось».
— Возможно, что и так, — сказал Мэллори, — но только…
— Мой дорогой папаша клеил афиши в смутные времена! Еще в тридцатых, когда кавалерия топтала рабочих, а потом крючконосого Веллингтона разнесли в клочья. Суровые были времена, сэр, куда суровее нынешних, когда всех-то и неприятностей, что какой-то там смрад! И это вы называете бедой? Лично для меня это удачный шанс, и я стараюсь им воспользоваться.
— Боюсь, вы не совсем сознаете глубину этого кризиса, — возразил Мэллори.
— Смутные времена — вот когда начали печатать первые плакаты в четыре двухформатных листа! Правительство тори подрядило моего папашу — он был тогда церковным сторожем и расклейщиком в приходе Святого Андрея в Холборне — замазывать плакаты радикалов. Ему приходилось нанимать для этого женщин — вот сколько было работы. Они замазывали плакаты радикалов днем, а ночью расклеивали новые! Во времена революций открывается уйма возможностей! Мэллори вздохнул.
— Мой папаша изобрел механизм, получивший название «Патентованное раздвижное прижимающее устройство», к которому я потом добавил ряд усовершенствований. Эта штука служит для наклейки плакатов под мостами, мы же и с воды работаем, а не только на суше. Мы, наша семья, все сильно предприимчивые, нос никогда не вешаем.
— Много вы там напредпринимаете, если от Лондона останется одно пепелище, — бросил Мэллори. — Вы же фактически помогаете этому мерзавцу в его анархистских заговорах!
— У вас все шиворот-навыворот, доктор Мэллори, — коротко хохотнул король. — Когда я видел этого парня в последний раз, это он отдавал мне свои деньги, а не наоборот. Если уж на то пошло, он поручил моим заботам чуть не весь тираж своих плакатов — вон они там, в верхнем ряду. — Король встал, вытащил несколько рулонов и бросил их на пол. — Видите ли, сэр, в действительности вздор, напечатанный на этих листках, не имеет ровно никакого значения. Сокровенная истина заключается в том, что афиши по самой природе своей бесконечны, столь же регулярны и постоянны, как приливы и отливы в Темзе или лондонский дым. Истинные сыны Лондона зовут его «Дым», он же вечный город, подобно Иерусалиму или Риму, или, как сказали бы некоторые, Пандемониуму Сатаны! Вы же видите, что король расклейщиков нимало не беспокоится за дымный Лондон, верно? Ничего с этим городом не сделается!
— Но люди же бежали!
— Преходящая глупость; как бежали, так и вернутся, — с неколебимой уверенностью отозвался король.
— Куда они денутся? Здесь — центр мироздания, вот так-то, сэр.
Мэллори молчал.
— Так вот, сэр, — провозгласил король, — послушайтесь моего совета, потратьте шесть шиллингов на этот рулон, в который вы так вцепились. А если вы готовы расстаться с фунтом, я добавлю к нему и все остальные кошмарно напечатанные плакатики нашего общего друга капитана Свинга. Каких-то двадцать шиллингов, и вы сможете покинуть эти улицы, отдохнуть себе спокойно дома.