— Вот же вам всем радость, мастер Ноэль!
Мальчик неуверенно улыбнулся, а затем запрыгнул в отцовское кресло. Мэллори поставил саквояж на низенький книжный шкаф, хранивший переплетенное в сафьян собрание трудов Кювье[36], и начал открывать замки.
— А у меня, Томас, есть для тебя подарочек, от шайенов. — Он затолкнул пакетик с «дирижаблями» под «Вестминстерское ревю», вынул маленький, перевязанный бечевкой сверток и передал его Гексли.
— Надеюсь, это не какая-нибудь этнографическая безделушка, — заметил Гексли, аккуратно перерезая бечевку. — Терпеть не могу все эти бусы-перья.
Сверток содержал шесть коричневых сморщенных облаток размером с полукроновую монету.
— С любовью и почтением от главного их шамана.
— Эти шаманы, они ведь очень похожи на наших англиканских епископов, или нет? — Гексли посмотрел один из кожистых предметов на свет. — Высушенная растительная субстанция. Кактус?
— Думаю, да.
— Джозеф Хукер[37] из Кью нам сказал бы точно.
— Американский колдун довольно точно уловил цель нашей экспедиции. Он решил, что мы намерены вернуть мертвое чудовище к жизни. Так вот, Томас, эти облатки дадут тебе силы путешествовать далеко-далеко, ты найдешь душу этого существа и приволочешь ее назад.
— И что же мне с ними делать? Нанизать на шнурок, как четки?
— Нет, Томас, съесть. Ты их съедаешь, а потом начинаешь петь, бить в бубны и кружиться, как дервиш, пока не свалишься. Насколько я понимаю, такова стандартная методика, — с серьезнейшим видом объяснил Мэллори.
— Некоторые растительные яды способны вызывать видения, — заметил Гексли, убирая облатки в ящик стола. — Спасибо, Нед. Я позабочусь, чтобы они были должным образом каталогизированы. Боюсь, нашего мистера Рикса совсем одолели заботы. Обычно он более расторопен.
— Сегодня у вас там много народа, — заметил Мэллори.
Сынишка Гексли достал из кармана конфету и принялся с хирургической аккуратностью ее разворачивать.
— Да, — кивнул Гексли. — Британские музеи — наши твердыни интеллекта, как красноречиво выразился некий парламентарий с присущим этой породе красноречием. Но при всем при том бессмысленно отрицать, что образование, массовое образование — главнейшая из наших задач. Хотя бывают дни, когда мне очень хочется бросить все это к черту и уйти в экспедицию — ну чем я, спрашивается, хуже тебя?
— Ты нужен здесь, Томас.
— Вот-вот, — отмахнулся Гексли. — Все вы так говорите. Я поставил себе за правило выбираться отсюда хотя бы раз в год. Съезжу в Уэльс, поброжу по холмам. Отдохновение души… — Он помолчал. — Ты уже слышал, что меня выдвигают в лорды?
— Нет! — восхитился Мэллори.
— Ты уже слышал, что меня выдвигают в лорды?
— Нет! — восхитился Мэллори. — Том Гексли — лорд! Это надо же! Ты меня радуешь! Гексли неожиданно помрачнел.
— Я видел лорда Форбса[38] в Королевском обществе. «Ну, — сказал Форбс, — рад сообщить, что ваши заслуги получили высочайшую оценку. Отбор в Палату лордов производился в пятницу вечером, и, по моим сведениям, вы прошли». — Гексли артистически изобразил жесты Форбса, его манеру выражаться, даже интонации. — Я еще не видел списка, — теперь он говорил своим собственным голосом, — но Форбсу можно верить.
— Конечно же! — радостно согласился Мэллори. — Форбс, он человек надежный.
— А вот я, — охладил его Гексли, — не спешу радоваться, ведь официально ничего еще не объявлено. Меня очень беспокоит здоровье премьер-министра.
— Да, — кивнул Мэллори, — жаль, что он болен. Но ты-то здесь при чем? Твои достижения говорят сами за себя!
— Время выбрано не случайно, — покачал головой Гексли. — Я подозреваю, что это тактический ход Бэббиджа и его ближайших сподвижников, последняя попытка набрать в Палату лордов побольше ученых, пока Байрон еще на коне.
— Что за странные мысли! -удивился Мэллори. — Кто, как не ты, был активнейшим сторонником Эволюции во всех дебатах? К чему сомневаться в своем счастье? Мне это представляется элементарнейшей справедливостью!
Гексли схватился за лацканы сюртука — жест, выражавший у него высшую степень искренности.
— Стану я лордом или нет, могу сказать одно: сам я в это дело не вмешивался. Я ни о чем не просил, и если получу титул, то не посредством каких-то там закулисных махинаций.
— Но мне казалось, что отбор лордов не связан ни с какими махинациями, — удивился Мэллори.
— Еще как связан! — отрезал Гексли. — Хотя ты и не услышишь такого от меня прилюдно. — Он понизил голос. — Но мы с тобой знаем друг друга уже много лет. Я рассчитываю на тебя как на союзника, Нед, и как на честного человека.
Гексли вышел из-за стола и начал нервно вышагивать по турецкому ковру.
— В таком важном деле ложная скромность бессмысленна. У нас есть серьезные обязанности — перед самими собой, перед внешним миром, перед наукой. Мы купаемся в похвалах — удовольствие, на мой взгляд, ниже среднего, — а заодно претерпеваем бесчисленные трудности, в том числе и страдания, и даже опасности.
Сперва радостная новость, затем тревожные, несколько загадочные откровения — от всего этого кругом шла голова. Впрочем, Гексли всегда создавал вокруг себя какую-то особую напряженную атмосферу; так было даже в давние студенческие годы. Впервые после Канады Мэллори почувствовал, что возвратился в настоящий свой мир, в мир более чистый, возвышенный, где обитал разум Томаса Гексли.