— Прошу прощения, — сказал он по-английски. — Мы не представлены, но мне нужно срочно поговорить с вами по очень важному делу.
В огромных синих глазах проступало узнавание. Узнавание и страх.
— Сэр, вы принимаете меня за кого-то другого.
— Вы — Сибил Джерард.
Нижняя губа женщины дрогнула, и Олифант испытал внезапный прилив сильной, совершенно неожиданной симпатии.
— Я — Лоренс Олифант, мисс Джерард. Вы находитесь в большой опасности. Я хочу вам помочь.
— Это не мое имя, сэр. Позвольте мне пройти. Меня ждут друзья.
— Я знаю, что Эгремонт предал вас. И я понимаю, в чем заключалось его предательство.
При звуке этого имени Сибил вздрогнула, и Олифант на мгновение испугался, что сейчас придется бежать за нашатырным спиртом, однако она тут же взяла себя в руки и какую-то долю секунды внимательно его изучала.
— Я видела вас в «Гранде», — сказала она наконец. — Вы были в курительной с Хьюстоном и… Миком. У вас была рука на перевязи.
— Прошу вас, — сказал он, — присядьте за мой столик.
В противоречии с недавними словами Беро, Сибил заказала себе absinthe de vidangeur на вполне сносном французском.
— Вы знаете Ламартина[121], певца? — спросила она.
— К сожалению, нет.
— Это он его изобрел. «Абсент золотарей». Я не могу теперь пить абсент по-другому.
Появился официант с напитком, смесью абсента и красного вина.
— Тео всегда его заказывал, и меня приучил, — сказала Сибил. — А теперь вот он… уехал. — Она выпила — красный бокал у красных губ. — Я знаю, что вы хотите увезти меня назад. И не пудрите мне мозги — уж фараонов-то я знаю как облупленных.
— Я совсем не намерен возвращать вас в Англию, мисс Джерард…
— Турнашон. Я — Сибил Турнашон. Француженка по браку.
— Ваш муж здесь, в Париже?
— Нет. — Сибил открыла граненый стальной медальон, висевший у нее на черной ленточке, и показала Олифанту дагерротипированную миниатюру красивого молодого человека. — Аристид погиб под Филадельфией, в этом кромешном аду. Он сражался на стороне Союза добровольцем. Он был самый настоящим, не такой, каких придумывают клакеры…
Сибил смотрела на крошечное изображение с неподдельной грустью, хотя Олифант догадывался, что она и в глаза не видела Аристида Турнашона.
— Насколько я понимаю, это был брак по расчету.
— Да. А вы приехали, чтобы увезти меня назад.
— Нет, мисс… Турнашон. Нет.
— Я вам не верю.
— А нужно верить. От этого зависит очень многое, и не в последнюю очередь ваша собственная безопасность.
От этого зависит очень многое, и не в последнюю очередь ваша собственная безопасность. С тех пор как вы покинули Лондон, Чарльз Эгремонт стал очень влиятельным, очень опасным человеком. Столь же опасным для благополучия Великобритании, сколь он, без сомнения, опасен для вас.
— Чарльз? Опасен? — чуть не расхохоталась Сибил. — Да не может быть!
— Мне нужна ваша помощь. Отчаянно нужна. Столь же отчаянно, как вам нужна моя.
— А она мне точно нужна?
— Эгремонт сосредоточил в своих руках большие силы, целые правительственные службы, способные без труда настичь вас и здесь.
— Вы имеете в виду всю эту шайку-лейку, секретных агентов и так далее?
— Более того, я должен вам сообщить, что даже сейчас все ваши действия отслеживаются, по меньшей мере, одним тайным агентством имперской Франции…
— Это что, из-за Теофиля?
— Похоже, что так.
Она прикончила свое жутковатое пойло.
— Милый Теофиль. Такой хороший и такой глупый. Вечно в этой своей алой жилетке, и безумно талантливый клакер. Я отдала ему те хитрые карты Мика, и он был ужасно добр ко мне. Выкрутил мне брачное свидетельство и французский гражданский индекс — щелк, щелк, и готово. А потом мы должны были встретиться с ним вечером, как раз здесь…
— И..?
— Тео так и не пришел. — Сибил опустила глаза. — Он все хвастал, что нашел игорный «Модус». Обычный для клакеров треп, но у него это было как-то слишком уж серьезно. Кто-то мог ему и поверить. Глупо было с его стороны…
— Он когда-нибудь говорил с вами о вычислительной машине «Великий Наполеон»?
— Об этом чудище? Да парижские клакеры, они все только о нем и говорят. Совсем ребята свихнулись!
— Французские власти полагают, что его испортил Теофиль Готье. Перфокартами Рэдли.
— Так, значит, Тео, он мертв?
— Да, — кивнул после некоторой запинки Олифант. — Скорее всего.
— Звери проклятые. — Лицо Сибил мучительно искривилось. — Это кем же надо быть, чтобы сцапать человека и никому ничего не сказать, чтобы он исчез, как кролик в цилиндре фокусника, а все его близкие думали, беспокоились, страдали — и не могли ничего узнать. Это низко, подло!
Олифант не решался посмотреть ей в глаза.
— В этом Париже такое случается сплошь и рядом, — продолжала она. — Послушать только, о чем шутят клакеры… И Лондон, они говорят, ничем не лучше. И еще они говорят, что это радикалы угробили Веллингтона. Что саперы спелись с радикалами и прорыли туннель под этот ресторан, а потом главный сапер своими собственными руками забивал порох и поджигал запалы… Ну а потом радикалы свалили вину на таких людей, как…
— Ваш отец. Да. Я знаю.
— И зная это, вы просите меня довериться вам. — В ее взгляде был вызов и, быть может, давно похороненная гордость.