— Зная, что Чарльз Эгремонт предал вашего отца, Уолтера Джерарда, практически убил, что он предал также и вас, смешал с грязью в глазах общества. Да, я должен просить вас довериться мне. В обмен я предлагаю вам полное, окончательное и практически мгновенное уничтожение политической карьеры предавшего вас человека.
Сибил снова опустила глаза и задумалась.
— А вы сможете? — спросила она наконец.
— Это сделаю не я, а ваши показания. Я стану лишь инструментом их передачи.
— Нет, — покачала головой Сибил, — если я обвиню его публично, то тем самым подставлюсь. Вы же сами сказали, что Чарльз — не единственный, кого мне следует бояться.
Я ведь была в «Гранде» той ночью, помните? А у мести длинные руки.
— Я не предлагаю вам обвинять его публично. Хватит и шантажа.
Глаза Сибил смотрели сквозь Олифанта, куда-то в далекое прошлое.
— Они были очень близки, Чарльз и отец, или только так казалось… Возможно, если бы все сложилось иначе…
— Эгремонт не в силах забыть о своем предательстве. Это зерно постоянного раздражения, вокруг которого формируется вся его порочная политика. Ваша телеграмма гальванизировала чувство вины — и ужас перед тем, что выйдут на свет его прошлые пролуддитские симпатии. Теперь он пытается укротить зверя, взяв себе в союзники политический террор. Но мы с вами его остановим.
В синих глазах появилось странное спокойствие.
— Мне хочется верить вам, мистер Олифант.
— Я обеспечу вам полную безопасность, — сказал Олифант, удивляясь глубине своего чувства. — Оставаясь во Франции, вы будете жить под защитой могущественных друзей, моих коллег, имперских агентов. Нас ожидает фиакр и стенографист, который запишет ваши показания.
В задней части кафе одышечно захрипел маленький пневматический панмелодиум. Обернувшись, Олифант поймал взгляд мушара Беро, который курил голландскую глиняную трубку в компании оживленно чешущих языком кинотропистов.
— Мадам Турнашон, — сказал Олифант, поднимаясь, — могу я предложить вам руку?
— Она у вас уже зажила, да? — Сибил встала в шорохе кринолина.
— Совершенно, — ответил Олифант, вспоминая Эдо, полумрак, молниеносный удар самурайского меча. Он пытался утихомирить того парня стеком.
Сибил взяла Олифанта под руку, и он повел ее к выходу, осторожно огибая гризеток, поднятых на ноги машинной музыкой панмелодиума.
Навстречу им в кафе ворвалась девушка, ее голые груди были вымазаны зеленым, с талии свисали угловатые куски медной фольги, похожие на листья финиковой пальмы, аппроксимированные кинотропом. За девушкой следовали двое парней, одетые — вернее сказать, раздетые — аналогичным образом; Олифант совершенно растерялся.
— Идемте, — сказала Сибил, — неужели вы не понимаете, что это студенты-художники после бала? Здесь же — Монмартр, а художники, они умеют повеселиться.
Олифант лелеял надежду лично доставить Чарльзу Эгремонту текст показаний Сибил Джерард. Но по возвращении в Англию запущенный сифилис, симптомы которого доктор Макнил ошибочно диагностировал как «железнодорожный хребет», на время ограничил его активность. Под видом коммивояжера из Эльзаса, родины месье Арсло, Олифант скрылся от мира в одной из брайтонских водолечебниц, чтобы поправить здоровье и разослать целый ряд телеграмм.
Новейшей модели «Зефир», арендованный в камдентаунском коммерческом гараже, позволил мистеру Мори Аринори добраться до Белгрейвии ровно к четырем часам дня — в точности к моменту, когда Чарльз Эгремонт отправлялся в парламент, где этому выдающемуся политику предстояло произнести крайне важную речь.
Телохранитель мистера Эгремонта, приставленный к нему Отделом криминальной антропометрии Центрального статистического бюро, с автоматическим карабином под пальто, внимательно наблюдает, как Мори сходит с «Зефира», — миниатюрная фигурка в вечернем костюме.
Мори идет по свежевыпавшему снегу, его ботинки оставляют четкие отпечатки, в которых просвечивает черный асфальт.
— Для вас, сэр, — произносит Мори и кланяется, передавая Эгремонту плотный конверт. -Доброго вам дня, сэр.
Снова надев круглые защитные очки на эластичной ленте, Мори возвращается к «Зефиру».
— Необыкновенный персонаж, — говорит Эгремонт, разглядывая конверт. — Ну где же это видано, чтобы китайцы так одевались…
Отступать.
— Ну где же это видано, чтобы китайцы так одевались…
Отступать.
Повторяться.
Встать
над стылыми строчками колесных следов,
над снежными просторами улиц.
Вплестись в стогранную структуру столицы,
забывая.
МОДУС
ПАСЬЯНС ИЛЛЮСТРАЦИЙ
ЯЗЫК ОБОЗНАЧЕНИЙ
Большое колесо в центре, малые — по окружности. Такое расположение осей открывало широчайшие перспективы, теперь разностной машине была подвластна вся арифметика. Смутно прорисовалась даже конструкция аналитической машины, и я бросился в погоню за этим видением.
Чертежи и опыты стоили очень дорого. Чтобы снять часть нагрузки с моего собственного мозга, были привлечены чертежники высочайшей квалификации, в то время как опытные мастеровые изготавливали экспериментальные механизмы.
Для осуществления своих изысканий я приобрел в тихом уголке Лондона дом с четвертью акра земли. Каретный сарай был переооборудован в кузницу и литейную мастерскую, а конюшня — в мастерские. Кроме того, я построил новые, более обширные мастерские, а также огнестойкое здание для работы чертежников и своей собственной.