— Опасности какого рода? — спросил он после довольно длительной паузы.
— Нравственные опасности. И физические тоже. Борьба за власть всегда сопряжена с риском. Лордство — пост политический. Партия и правительство, Нед. Деньги и законы. Соблазны и постыдные компромиссы… Ресурсы нации не безграничны, конкуренция велика. Нишу науки и образования следует защищать, нет, — расширять . Так или иначе, — невесело улыбнулся Гексли, — нам приходится рисковать. В противном случае остается только опустить руки и отдать мир грядущего на волю дьявола. Лично я скорее умру, чем стану смотреть, как распродают науку!
Пораженный резкостью Гексли, Мэллори взглянул на мальчика, который сосал свою конфету и от скуки колотил ногами по креслу.
— Ты самый подходящий для этого человек, Томас, — сказал он после секундного раздумья, — и всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
— Спасибо, Нед, я был в тебе уверен. Я очень рассчитываю на твою смелость, на твое ослиное упорство. За два года каторжного труда в дебрях Вайоминга ты
показал себя крепким, как сталь! А тут я на каждом шагу вижу людей, которые с пеной на губах распинаются о своей преданности науке, а сами только и мечтают, что о золотых медалях и профессорских мантиях. Гексли ходил все быстрее и быстрее.
— Моровое поветрие, настоящее моровое поветрие. Более того, — он резко остановился, — иногда я начинаю опасаться, не коснулось ли оно и меня. Ты понимаешь, Нед, как это страшно?
— Это невозможно, — заверил его Мэллори.
— Хорошо, что ты снова с нами, — Гексли снова заметался по кабинету. — И что ты теперь — знаменитость! Мы должны на этом сыграть. Я хочу, чтобы ты написал о своих подвигах книгу.
— Странно, что ты об этом заговорил, — отозвался Мэллори. — У меня в саквояже как раз лежит образчик подобной литературы. «Миссия в Китай и Японию» Лоренса Олифанта. Толковый парень, очень сообразительный.
— Олифант из Географического общества? Безнадежный случай. Слишком сообразительный и врет, как политик. Нет, ты должен писать совсем просто — настолько просто, чтобы тебя мог понять и самый рядовой механик, из тех, что украшают свои гостиные пемброков-скими столами и фарфоровыми селянками! Поверь мне, Нед, это нужно для большого дела. А заодно принесет тебе хорошие деньги.
Мэллори несколько растерялся.
— Ну, говорю я вроде и ничего, если под настроение, — но взять вот так и написать целую книгу…
— Ничего, — улыбнулся Гексли, — мы подыщем тебе какого-нибудь писаку с Граб-стрит[39], чтобы навел полный лоск, так сейчас все делают. У меня тут есть на примете один парень, Дизраэли[40], сын того Дизраэли, который основал «Дизраэлиз Квотерли». Малость с поворотом,
пишет всякие бульварные романчики. Но довольно надежен, пока не напьется.
— Бенджамин Дизраэли? Моя сестра Агата обожает его романы.
Кивок Гексли тактично намекал Мэллори, что женщину из клана Гексли никогда не застали бы за чтением такой макулатуры.
— Нам еще следует обсудить твое выступление на симпозиуме Королевского общества,твою будущую речь о бронтозаврусе. Это будет значительное событие, прекрасный случай завоевать публику. У тебя есть хороший портрет для афиши?
— Откуда же? — удивился Мэллори.
— Тогда обратись к Моллу и Полибланку — они дагерротипируют весь высший свет.
— Постараюсь запомнить.
На стене кабинета висела большая, в раме красного дерева, лекционная доска; Гексли подошел к ней, взял массивную серебряную держалку для мела, написал косыми, словно летящими буквами: Молл и Полибланк — и обернулся.
— Еще тебе понадобится кинотропист, и у меня как раз есть такой подходящий человек. Мы часто прибегаем к его услугам. Работает хорошо, бывает, что слишком хорошо. Следи за ним в оба, иначе симпозиум превратится в демонстрацию клакерских фокусов, а о тебе господа ученые попросту забудут. «Наполнять золотой рудой малейшую трещинку»[41], так это у него называется. Весьма смышленый джентльмен.
На доске появилась новая надпись: Джон Ките.
— Вот это, Томас, действительно нужное дело.
— И еще, Нед…- Гексли замялся. — Я как-то стесняюсь об этом говорить…
— В чем дело?
— Не хотелось бы задевать твои чувства…
Мэллори натянуто улыбнулся.
— И еще, Нед…- Гексли замялся. — Я как-то стесняюсь об этом говорить…
— В чем дело?
— Не хотелось бы задевать твои чувства…
Мэллори натянуто улыбнулся.
— Я знаю, что оратор из меня не ах, но ведь ничего, читал я лекции, и никто особо не жаловался.
Гексли помолчал, потом внезапно поднял руку.
— Что это такое?
— Мел, — послушно ответил Мэллори.
— Как-как-как? Я что-то не понял.
— Мел. — На этот раз Мэллори почти поборол свою сассексскую манеру растягивать гласные.
— Вот видишь, с твоим произношением нужно что-то делать. У меня есть очень хороший преподаватель дикции. Француз, но говорит по-английски лучше любого англичанина. Ты не поверишь, что он делает с людьми за какую-нибудь неделю занятий, настоящие чудеса.
— Это что же, — нахмурился Мэллори, — ты хочешь сказать, что мне необходимы чудеса?
— Да нет, что ты! Просто нужно научиться слушать самого себя. Назвать тебе имена ораторов, прибегавших к услугам этого человека в начале своей карьеры, так ты не поверишь. — На доске появилась третья строчка: Жюль Д'Аламбер. — Берет он довольно дорого, но… Да ты записывай, а то ведь забудешь.