— Твой негр читает стишки?
— Не стишки — поэзию. Великих поэтов. Джона Мильтона[84]… да что там говорить, ты о таком никогда и не слышал.
— Один из министров Кромвеля, — с готовностью отозвался Мэллори, — автор «Ареопагитики».
Маркиз кивнул. Похоже, он остался доволен.
— Джон Мильтон написал эпическую поэму «Потерянный рай». На библейскую тему, белым стихом.
— Сам-то я агностик, — сказал Мэллори.
— А тебе знакомо имя Уильяма Блейка[85]? Он писал стихи и сам иллюстрировал свои сборники.
— Не мог найти порядочного издателя, да?
— В Англии и до сих пор есть прекрасные поэты. Ты когда-нибудь слышал о Джоне Уилсоне Кроукере? Уинтропе Макуорте Прейде? Брайане Уоллере Проктере?[86]
— Может, и слышал, — пожал плечами Мэллори. — Я кое-что почитываю, в основном — про ужасы и преступления.
Его крайне озадачил интерес маркиза к такому отвлеченному предмету. Самого Мэллори беспокоила сейчас не поэзия, а братья и Фрейзер, оставшиеся на лекции и не знающие уже, наверное, что и думать. Они могут потерять терпение и совершить что-нибудь опрометчивое, а уж это-то совсем ни к чему.
— Перси Биши Шелли[87] был поэтом, прежде чем возглавить луддитов в смутные времена, — продолжал маркиз. — Знай, что Перси Шелли жив! Байрон изгнал его на остров Святой Елены. Шелли держат там в заточении, в том же доме, где жил когда-то Наполеон Первый. Говорят, что с тех пор он написал там целые тома трагедий и сонетов!
— Да ты что? — возмутился Мэллори. — Шелли умер в тюрьме много лет назад.
— Он жив, — повторил маркиз. — Но это знают немногие.
— Ты еще скажи, что Чарльз Бэббидж писал стихи. — Мэллори абсолютно не хотелось обсуждать всякую чушь, его мысли занимало другое. — И вообще, к чему все это?
— Это — моя теория, — гордо объяснил маркиз. — Не столько теория, сколько поэтическое прозрение. Но с тех пор, как я изучил труды Карла Маркса — и, конечно же, великого Уильяма Коллинза[88], — меня озарило, что естественный ход исторического развития был насильственно подвергнут ужасающему извращению. Но вряд ли ты меня поймешь. — Он снисходительно улыбнулся.
— Не бойся, — мотнул головой Мэллори, — все я прекрасно понимаю. Ты имеешь в виду катастрофу.
— Да. Можно называть это и так.
— История вершится через катастрофы. Таков порядок вещей, единственный, какой был, есть и будет. Истории не существует — есть только случайности!
— Ты лжешь! — Все самообладание маркиза рассыпалось в прах.
— Твоя голова забита фантомами, мальчик! — вспылил в свою очередь Мэллори. — «История»! Тебе положено иметь титул и поместье, а мне положено гнить в Льюисе от паров ртути, вот и все твои теории! А радикалам, им плевать с высокой колокольни и на тебя, и на Маркса с Коллинзом, и на этих твоих поэтических фигляров! Они передушат всю вашу компанию в этих доках, как крыс в яме с опилками.
— А ты не очень похож на малограмотного забулдыгу, — процедил маркиз.
— Кто ты такой? Что ты такое?
Мэллори напрягся.
— Ты шпион. — Глаза маркиза расширились, рука метнулась к оружию.
Мэллори с размаху ударил его в лицо, а затем, когда маркиз покачнулся, добавил ему два раза по голове тяжелым стволом «баллестер-молины». Маркиз упал, обливаясь кровью.
Мэллори выхватил у него из-за пояса револьвер и оглянулся.
В пяти ярдах от него стоял негр.
— Я все видел, — спокойно сказал Юпитер.
Мэллори молча прицелился в него из двух револьверов.
— Вы ударили моего хозяина. Вы его убили?
— Думаю, нет.
Негр кивнул и развел раскрытые ладони; это было похоже на благословение.
— Вы правы, сэр, а он ошибается. В истории нет ничего закономерного. Никакого прогресса, никакой справедливости, один бессмысленный ужас.
— Так или не так, — медленно проговорил Мэллори, — но если ты крикнешь, мне придется тебя застрелить.
— Если бы вы его убили, я бы обязательно крикнул. Мэллори оглянулся на маркиза:
— Он дышит.
Последовало долгое молчание. Негр замер в нерешительности, прямой и напряженный, как струна. Так платоновский конус, уравновешенный на своем острие, ожидает выходящего за рамки причинности толчка.
— Я возвращаюсь в Нью-Йорк. — Юпитер повернулся на одном до блеска начищенном каблуке, неторопливо зашагал прочь и вскоре исчез за нагромождениями тюков и ящиков.
Мэллори был уверен, что шума не будет, но все же переждал несколько минут, чтобы утвердиться в этой уверенности. Маркиз шевельнулся и застонал. Мэллори сорвал с головы потомка крестоносцев окровавленную шаль, скомкал ее и затолкал в нежный девичий рот.
Спрятать безвольное тело за массивную терракотовую вазу было делом одной минуты.
Теперь, когда потрясение осталось позади, Мэллори ощутил оглушительную жажду; его пересохший, словно песком обсыпанный язык с трудом ворочался во рту. Но пить было нечего, за исключением шарлатанского снадобья Флоренс Бартлетт — или как там ее теперь?
Доктора Бартон. Мэллори вернулся к маркизу, нащупал в его кармане фляжку и осторожно прополоскал горло. Да нет, ничего особо страшного. Вкус не из самых приятных и горло немеет, зато щекочет язык, словно сухое шампанское, и, похоже, восстанавливает силы. Он выпил чуть не половину фляжки.
Вернувшись на лекцию, Мэллори сел рядом с Фрейзером.