Нет, решила Сибил через пару минут, долго я такого не вынесу, да и где же, кстати, обещанный эффект? И тут ей стало совсем плохо, к горлу подступила тошнота, руки стали ледяными. Задыхаясь от кашля, она уронила сигарету на угли; та вспыхнула ярким пламенем и мгновенно рассыпалась в пепел.
Будильник тикал, тикал и тикал… Биг Бен прозвонил полночь. Где же Мик?
Сибил проснулась в темноте, исполненная безликого, безымянного страха. Потом она вспомнила о Мике. Масло в лампе кончилось. Камин потух. С трудом поднявшись на ноги, она нащупала коробок Люциферов; жестяное тиканье будильника привело ее к комоду.
Освещенный серной спичкой циферблат качнулся и поплыл куда-то в сторону.
Половина второго.
Может, он приходил, пока она спала, постучал, не достучался и ушел? Нет, только не Мик, уж он-то что-нибудь придумал бы, не ушел бы так просто, не проверив, дома она или нет. Так, значит, он попросту ее кинул, кинул как дуру последнюю — а кто же она еще, если не дура? Развесила уши, размечталась — Париж, Париж, поедем в Париж!
Ее охватило странное спокойствие, все приобрело безжалостную, как в свете калильной горелки, отчетливость. Перед глазами встали маленькие цифры в углу билета — дата и время отправления парома. Мик отплывает из Дувра завтра вечером, так что спешить ему особенно некуда. Лекция кончается поздно, трудно поверить, что они с генералом Хьюстоном сорвутся с места глухой ночью — безо всякой к тому необходимости. Нужно идти в «Гранд», найти там Мика и поговорить с ним напрямую. Просить, угрожать скандалом, разоблачениями — да все что угодно.
Деньги лежат в муфте. В Майнориз возле Гудменс-Ярда есть стоянка кэбов — туда-то и нужно идти.
Деньги лежат в муфте. В Майнориз возле Гудменс-Ярда есть стоянка кэбов — туда-то и нужно идти. Разбудить кэбмена и ехать на Пикадилли.
Как только дверь за Сибил закрылась, из опустевшей квартиры донеслось жалобное мяуканье. Притаившийся в темноте велосипед больно ободрал ей лодыжку.
На полпути к Гудменс-Ярду она вспомнила о забытом саквояже, но возвращаться не стала.
Сибил отпустила кэб за квартал от «Гранда» — не было ни малейшей надежды, что ночной швейцар, мрачный тяжеловес с ледяными глазами, длинными, до подбородка, бакенбардами и негнущейся ногой, встретит ее с распростертыми объятиями. Она заметила его издалека — здоровенный, весь в галунах громила околачивается на мраморных ступеньках парадного входа под затейливыми, с коваными дельфинчиками фонарями. Сибил знала швейцаров как облупленных — они играли в ее жизни весьма заметную роль.
Одно дело — войти в «Гранд» днем, под руку с Денди Миком. А вот нагло заявиться туда ночью, без провожатого — это уже совсем другое. Так поступают одни только шлюхи, а шлюху швейцар не пропустит ни под каким видом. Надо что-то придумать, историю какую-нибудь. Может, что и получится, если вранье будет звучать достаточно убедительно, а этот тип или глуп, или беспечен, или носом клюет, потерял бдительность. Или подкупить его, только вот денег после кэба осталось всего ничего. Еще слава Богу, что одежда вполне пристойная — в ярких, как у потаскухи какой-нибудь, тряпках и надеяться было бы не на что. А может, отвлечь его как-нибудь? Рассадить окно булыжником и проскочить, пока он там выясняет, что и почему. В кринолине не больно-то побегаешь, так ведь и он не самый главный спортсмен, с калечной-то ногой. А чтобы бегать поменьше, найти какого-нибудь оборванца, заплатить, и пусть он бьет окна, а самой притаиться рядом со входом…
Сибил стояла в тени у высокого ограждения строительной площадки, увешанного огромными, с простыню рекламными плакатами. «ДЕЙЛИ НЬЮС» РАСХОДИТСЯ ПО ВСЕМУ МИРУ — сообщали отсутствующим в такое время суток прохожим яркие, несколько пострадавшие от дождя буквы. «ЛЛОЙД НЬЮС» — ВСЕГО ЗА ОДИН ПЕННИ, ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА, РЕМСГЕЙТ и МАРГЕЙТ 7/6. Вынув руку из муфты, Сибил принялась грызть пропахший турецким табаком ноготь и лишь немного удивилась, что пальцы ее посинели от холода и отчаянно дрожат.
Спасла ее чистая удача, а может, на небесах кто-нибудь сжалился, — из-за угла донеслось громкое «чух-чух-чух», и к «Гранду» подкатил сверкающий паровой экипаж. Одетый в ярко-синюю ливрею машинист спрыгнул на мостовую и опустил складную подножку. На улицу вывалилась шумная толпа пьяных французов в подбитых алым плащах, парчовых жилетах и с вечерними тросточками, украшенными кистями, двое из них — с подружками.
Сибил подобрала юбки и бросилась вперед. Словно пехотинец, умело использующий рельеф местности, она пересекла улицу под прикрытием сверкающего лаком экипажа, затем обогнула высокие, с деревянными спицами и резиновыми шинами колеса и смело присоединилась к компании. Французы парлевукали друг с другом, поглаживали усы и гоготали; Сибил они даже не заметили, а может, заметили, но только им было до фонаря, кто там к ним присоседился и зачем. Сибил благочинно улыбалась всем и никому в частности, стараясь держаться поближе к длинному, в драбадан пьяному парню. Гуляки, пошатываясь, взобрались по мраморным ступеням, а длинный с беспечной легкостью человека, не знающего цену деньгам, сунул в руку швейцара фунтовую банкноту. Тот ошалело сморгнул и почтительно тронул рукой раззолоченную фуражку.