— А что это за медная накладка по тупой стороне?
— Чтобы парировать клинок противника, — объяснил Олифанту Фрейзер.
— Мягкий металл, цепляет лезвие. Американские штучки.
— Клеймо изготовителя?
— Никакого, сэр, — снова заговорил Беттередж. — Судя по всему, ручная ковка.
— Покажите ему этот ствол, — сказал Фрейзер.
Беттередж вложил клинок в ножны, положил его на сундук, отвел полу своего сюртука и достал тяжелый револьвер.
— Французско-мексиканский. — Он говорил, как коммивояжер, рекламирующий необыкновенные качества своего товара. — «Баллестер-молина». После первого выстрела курок взводится автоматически.
— Армейское оружие? — удивился Олифант. Револьвер выглядел несколько грубовато.
— Дешевка, — покачал головой Фрейзер. — У американцев они в свободной продаже. Ребята из столичной полиции то и дело конфискуют такие у матросов. Слишком уж много их развелось.
— Матросов?
— Конфедераты, янки, техасцы…
— Техасцы, — повторил Олифант, посасывая незажженную сигару. — Полагаю, все мы здесь согласны, что наш покойный друг принадлежал к этой нации.
— Мы нашли ход на чердак, этот парень устроил там что-то вроде гнезда. — Беттередж заворачивал пистолет в клеенку.
— Холод, наверное, собачий.
— Он запасся одеялами, сэр.
— Банка.
— Сэр?
— Консервная банка, в которой находился его последний ужин.
— Нет, сэр. Банки нет.
— Аккуратная стерва, — заметил Олифант. — Подождала, пока яд сделает свое дело, а потом вернулась, чтобы убрать улики.
— Не беспокойтесь, врач добудет нам улики, — отозвался Фрейзер.
Олифанта затошнило — от профессиональной бесчувственности Фрейзера, от близости трупа, от всепроникающего запаха горелых бобов. Он повернулся и вышел в коридор, где один из полицейских возился с карбидной лампой.
Только в таком мерзком доме, как этот, и только на такой мерзкой улочке может произойти подобное мерзкое дело. Его захлестнула волна гадливости, лютое отвращение к этому тайному миру с полуночными поездками и хитросплетениями лжи, с легионами проклятых, безвестно забытых[101].
Олифант чиркнул Люцифером и раскурил сигару; руки у него дрожали.
— Сэр, всю ответственность… — За плечом у него возник Беттередж.
— Сегодня у моего друга с Чансери-лейн табак похуже обычного, — хмуро заметил Олифант. — При покупке сигар необходима крайняя осторожность.
— Мы перевернули квартиру вверх дном, мистер Олифант. Нет никаких свидетельств, что она вообще здесь жила.
— Правда? А чья это внизу симпатичная шифоньерка? Кто поливает кактусы? Кактусы вообще поливают? Возможно, они напоминали нашему техасскому другу о родине…
Он решительно затянулся и стал спускаться; Беттередж не отставал ни на шаг, как молодой встревоженный сеттер.
Чопорный тип из «Криминальной антропометрии» задумчиво стоял у рояля, словно пытаясь вспомнить какой-то мотив. Из орудий пытки, хранившихся в черном саквояже этого джентльмена, наименее неприятными были калиброванные матерчатые ленты для бертильоновских измерений черепа[102].
— Сэр, — снова начал Беттередж, когда антропометрист ушел наверх, — если вы считаете меня ответственным, сэр… Это значит, за то, что я ее потерял…
— Помнится, я посылал вас в «Гаррик», на утреннее представление, чтобы вы рассказали мне о манхэттенских акробатках.
— Да, сэр…
— Так вы видели манхэттенскую труппу?
— Да, сэр.
— Да, сэр…
— Так вы видели манхэттенскую труппу?
— Да, сэр.
— Но — позвольте мне угадать — вы увидели там и eel
— Да, сэр! И Палтуса и его парочку тоже! Олифант снял и протер очки.
— А акробатки, Беттередж? Чтобы собирать столько зрителей, они должны быть весьма примечательными.
— О господи, сэр, они дубасили друг друга кирпичинами! Женщины бегали босиком и… ну, в газовых шарфиках, сэр, никакой пристойной одежды…
— Ну и как, Беттередж? Вам это понравилось?
— Нет, сэр, честное слово, нет. Любительский спектакль в Бедламе, вот на что это было похоже. К тому же там появились линкеры, так что у меня была работа…»Палтусом» они называли главного пинкертоновского агента, филадельфийца, который носил необычайно пышные бакенбарды и представлялся Бофортом Кингсли Де-Хейвеном (чаще) либо Бомонтом Александром Стоуксом (реже). Палтусом его сделало пристрастие к этой рыбе на завтрак, отмеченное Беттереджем и другими наблюдателями.
Палтус и двое его подчиненных, обретавшиеся в Лондоне уже восемнадцать месяцев, обеспечивали Олифанта как весьма интересным занятием, так и великолепным предлогом для получения правительственных ассигнований. Организация Пинкертона, официально будучи фирмой частной, на деле служила центральным разведывательным органом вечно воюющих Соединенных Штатов. Имея агентурную сеть по всей Конфедерации, равно как и в республиках Техас и Калифорния, пинкертоны нередко получали доступ к важной стратегической информации.
По прибытии в Лондон Палтуса и его бойцов кое-кто из сотрудников Особого отдела предлагал насильственно их перевербовать, для чего существует уйма классических методов. Олифант поспешил подавить эти мысли в зародыше, доказывая, что американцы будут гораздо полезнее, если предоставить им свободу действий — под, подчеркнул он, неусыпным надзором как Особого отдела, так и его собственного Особого бюро Министерства иностранных дел. Так как Особое бюро почти не имело необходимого для таких игр персонала, Особый отдел прикомандировал к нему Беттереджа вкупе с группой неприметных, ежедневно сменявшихся лондонцев — опытных наблюдателей, каждого из которых Олифант утверждал лично. Беттередж докладывал непосредственно Олифанту, который оценивал сырой материал, а затем передавал его в Особый отдел. Олифант находил подобное положение дел вполне удовлетворительным; Особый отдел от комментариев пока воздерживался.