Мы торопливо застучали бокалами.
За эльфийским незамедлительно последовали более скромные сорта вина, затем хозяин притащил кувшин крепчайшего гномьего самогона, а позднее, уже ближе к вечеру — объемистую корчагу лимонной орочьей водки. К тому времени мы уже совершенно не отличали вкуса поглощаемых напитков. А потом… потом Огвур отравился овсяной лепешкой. С этого все и началось!
Отобедали мы вполне тихо и скромно. Воспитанно отведали бараньего жаркого в горшочках, сдвинули пару скамеек, сблизили головы и негромко шушукались, обмениваясь планами и проектами, поочередно уперто отметая все выдвигаемые идеи, кроме собственных. Любопытный Эткин, клубком свернувшийся во дворе, одним сапфировым глазом с любопытством заглядывал в окно первого этажа, пугая посетителей видом белоснежной зубастой улыбки, периодически мелькающей за не совсем чистыми оконными стеклами. Эльфийское дракон не одобрил. Слишком мало, неоправданно дорого и отдает парфюмом. Подозреваю, после бурных свадебных торжеств у него вообще сложилось не слишком хорошее мнение об элитной продукции знаменитых эльфийских виноделов. Но темное пиво пришлось по вкусу всем. Нужно было просто на нем и остановиться. Вместо этого, мы излишне самоуверенно переоценили собственные, более чем скромные способности. Гремучая смесь из пива, вина, водки и самогона оказала самое непредсказуемое воздействие на организм каждого из участников боевого совещания. Пьяный дракон, в одиночку выдувший бочку горячительного, громко затянул что-то душещипательно-фольклорное. Не менее пьяные посетители слезливо кричали «бис» и бросали в окно жареные куриные ножки в качестве оплаты за сольный номер. Толстый трактирщик задумчиво облокотился на стойку, подперев кулаком расплывшуюся румяную щеку.
Жизнь-судьбина плавно
Катит под уклон,
Умирал бесславно
Раненый дракон… [1]
… трогательно выводил Эткин, иногда фальшиво срываясь на высокой ноте и подпуская отчаянного петуха. Впрочем, это даже придавало его манере исполнения некую жалобную, проникновенную пикантность. В углу, обнявшись с обтрепанной метлой, в голос рыдала добросердечная трактирщица.
— Молчать! — неожиданно грохнул кулаком по столу орк. В его глазах плескалась лишняя кружка пива, очевидно, и ставшая той самой последней, роковой каплей. — Чего разнюнились, пентюхи?
Ланс предостерегающе дергал друга за рукав, но Огвура несло.
Тысячник смачно откусил от овсяной лепешки и обвел притихший трактир угрожающим взглядом налитых кровью глаз:
— Трусы! — при этом незаслуженном эпитете добрая половина зала угрожающе насупилась. — Мы, понимаешь ли, на подвиги собрались! Умирать, не щадя живота своего, за родину, за короля! А вы, трусы, все по кабакам отсиживаетесь, портки протираете. И невдомек вам, что отступать уже некуда, позади — Наррона. Бабы вы! — после этих слов, у второй половины зала, по-видимому, тоже возникло обоснованное и весьма слабо контролируемое желание примерно проучить несдержанного на язык оратора.
— Сам ты баба! — рикошетом прилетело из противоположного угла. — Или вон твой красавчик эльф, а то он как есть — вылитая девка!
Кто-то обидно заржал.
— Чего! — возмущенно полез из-за стола пьяно пошатывающийся орк. — Чего ты сказал, гнида? А ну-ка, повтори?
— Знаете, почему у вас двоих детей нет? — вопросил еще ехиднее уже другой мужик, коренастый, до самых наглючих глаз заросший нечесаной, густой бородой.
— Не потому, что вы орк и эльф, а потому что вы мальчик и… мальчик…
Стены трактира качнулись от громового хохота, рвущегося из десятков глоток. Белый волк выдал в ответ длинное витиеватое ругательство и нетвердо сгреб со скамьи Симхеллу. Хозяин перепугано ойкнул и предусмотрительно нырнул под стойку. Первый же удар тяжелой секиры, пришедшийся на стол с недоеденными закусками, породил неуправляемую панику. Народ дружно сыпанул к выходу, в дверях образовалась пробка, намертво перекрывшая путь к отступлению. Разбитной малый с хитрой, рябой мордой, рыбкой сиганул в окно, напрочь вынеся стекло вместе с рамой. В образовавшуюся дыру тут же заглянул заинтересованный Эткин.
— Наших бьют? — радостно вопросил он с вдохновенными интонациями, живо выдающими огромное желание подраться.
Я неопределенно пожала плечами.
— Ясно, — мгновенно скис дракон. — Огвур разминается. Но вот ведь странно…, — он просунул в окно лапу и утянул с ближайшего стола двухведерную корчагу с чем-то, интригующе плещущимся и пенящимся. Глотнул, довольно крякнул, оптимистично подмигнул мне и продолжил: — Я всегда понимал агрессию как неоспоримое доказательство преимущества мышц над количеством мозгов. Но только не в отношении мудрого орка! — он снова шумно глотнул, неожиданно вперил застывший взгляд в одну точку и … рухнул назад во двор, унеся с собой часть стены. Под прилавком горестно взвыл разоренный трактирщик. Я усмехнулась, выудила из кошеля пару немаленьких самоцветов и, не глядя, катнула их под стойку. Обреченный вой тут же стих. После этого я уселась на скамью, комфортно закинула ногу на ногу и принялась увлеченно наблюдать за происходящим.
А Огвур продолжал отрываться. Неподъемная Симхелла легкокрылой птичкой порхала в его могучих руках, превращая в щепки добротную мебель, и даже — попутно откалывая немалые куски от свежеошкуренных стен. Ослепительные блики, испускаемые лезвием секиры, добавляли подобающие световые эффекты. Ну, ни дать — ни взять, а настоящая сцена эпического боя храброго орка с коварным зеленым змием. Весьма поучительно кстати. Я представила себя на месте Огвура и мысленно содрогнулась. Все — решено, с завтрашнего дня завязываю с горячительными напитками. Со двора, в качестве вполне уместного звукового сопровождении, доносился богатырский храп упившегося до беспамятства дракона. Скорчившийся под прочным дубовым прилавком трактирщик подпрыгивал, стукался затылком о доску и жалобно охал, видимо, подсчитывая грядущие убытки.