Имперец внимательно выслушал вопрос гончей, после чего скривился и основательно приложился к бутылке.
— Мои люди… — сипло выдохнул он, вытирая губы рукавом рубашки. — Трусы мои люди. Свободы испугались. Но не в этом дело. Эйра просто отказалась их принять. Сказала, что не позволит марать благородное дело — битву против императора участием в ней безымянных рабов. Мол, недостойно и гадко это.
— И она права, — заметил Тингор, с громким стуком скидывая сапоги. — Рабы не имеют права биться за свободу для другого человека. Как-то глупо это. Разве нет?
— Я уже ни в чем не уверен. — Ронни закинул руки за голову. — Раньше мне казалось правильным, что человек в безвыходных ситуациях расплачивается своим именем. Но теперь… Эти люди променяли благословение богов на кусок хлеба и доброго хозяина. И совершенно не жалеют о своем выборе, вот что страшно. Это пугает меня. Не уподобимся ли мы в случае победы Дэмиена этим жалким людишкам? Сытая безопасная жизнь в обмен на маленькое ограничение свободы. И сам не заметишь, как превратишься в раба.
Ронни помолчал, глядя в низкий потолок. Задумчиво потер подбородок и продолжил совсем тихо:
— Я не могу сказать, что император делает сейчас дурное дело. Если бы вопрос уничтожения родов не касался меня лично, то я даже одобрил бы его действия. Империя должна быть единой, чтобы жить и процветать. Но лично я не готов пожертвовать во имя этого жизнью. Да ладно бы только своей — ведь на кону существование всего моего рода.
Далион и Тингор недоуменно переглянулись.
Далион и Тингор недоуменно переглянулись. Слишком странно сейчас говорил Ронни. Словно с одной стороны он испытывал горечь и ненависть к императору, а с другой — искренне желал ему удачи.
— Иногда я думаю, что это не мой брат был трусом, а я. — Ронни закрыл глаза, пряча их влажный блеск. — Ведь именно я побоялся пойти против рода и сбежать на окраину империи с девушкой, которую любил больше жизни. Можно считать, я предал ее. Ее чувства, ее надежды, ее мечты. Потому что испугался гнева рода, возможного решения Совета Высочайших о погоне, мести императора. А сейчас… Сейчас я готов отдать все на свете, лишь бы вернуться в тот день, когда Эльза мне это предложила. Иногда несколько лет безмятежного счастья стоят десятилетий борьбы за призрачную власть. Тем более что эта борьба бесконечна. Власти много не бывает.
Ронни замолчал, зло вытер глаза кулаком и неожиданно негромко рассмеялся.
— Впрочем, о чем это я? — нарочито весело воскликнул он. — Я сам выбрал свою судьбу. И сейчас глупо пенять на нее. Лучше давайте выпьем и обсудим, что делать дальше.
— Я спрашивал, как мы доберемся до Доргона, — напомнил Далион, протягивая Ронни бутылку. — И что делать с Райей. Неразумно тащить ее с собой в столицу.
— Ну, девица она крепкая, а срок маленький, так что, думаю, некоторое время вполне с нами попутешествует, — возразил имперец. — Опасно ее оставлять здесь. Эйра права — слишком близко варвары, слишком много людей императора. Доберемся до какого-нибудь тихого городка или деревушки, заплатим кому надо. И налегке дальше пойдем.
— Взяли бы вы с собой и вторую девицу, — неожиданно предложил Тингор. — Как ее, Мию, что ли. Правда, она сейчас просит называть себя Марой. Погибнет она здесь — Эйра шибко зла на нее из-за потери караула. Почти не кормит и не поит. Наверняка на переднюю линию обороны кинет. Жалко девку. Ее сейчас обижать — все равно, что ребенка малого, неразумного. Император Мару в род принял, когда той двенадцать только исполнилось. А ты, Ронни, ей память вернул, что с ней до ритуала очищения случилось, а что после — забрал. Вот девчонка и мечется, плачет, не понимает, где она и что с ней. Все брата поминает.
— Эйра решила не заниматься с ней магией? — Ронни поднял голову и с любопытством взглянул на воина. — Это же глупо. Мия… гм… то есть Мара сейчас будет вспоминать свои былые умения и навыки в колдовстве с головокружительной скоростью. Намного больше пользы она принесет не в кровавой мясорубке при обороне, а в качестве мага на укрепленных стенах.
— Высочайшая понимает это, — уклончиво произнес Тингор. — Но месть для нее важнее. Женщины иногда бывают такими… эмоциональными. Поэтому и прошу — заберите ее. Все равно замку она пользы не принесет. Или голодом уморят, или погибнет сразу же.
— А тебе какой в этом резон? — не унимался маг. — С чего вдруг ты стал печься о какой-то девчонке, тем более из императорского рода? Или влюбился?
— Дочку она мне напоминает, — чуть слышно признался Тингор. — Вы же видели ее. Светлые волосы, голубые глаза. Словно моя малая резко выросла, но только не повзрослела. Дочь-то со мной в замке останется. А Мара… Пусть бежит.
— Ты не боишься гнева Эйры? — поинтересовался Далион, сделав вид, будто не заметил, как внезапно задрожал голос Тингора. — Она вряд ли будет довольна подобным своеволием.
— Пусть.
— Пусть. — Воин равнодушно пожал плечами. — Скоро ей станет не до этого, и она простит меня. А казнить или еще как меня наказывать Высочайшая не станет. Я слишком важен для нее. Недаром все воспоминания Мары хранятся именно в моей голове.