Вошла дебелая африканская тетка в пестром платье и красном тюрбане, улыбаясь и что-то приговаривая, плюхнула перед Мазуром поднос: каша, вареная рыба, завернутая в банановые листья, еще что-то приятно пахнущее…
— Спиртного, простите, не держим, — сказал Педро, — и мясного сегодня не полагается — пятница… Угощайтесь.
Мазур без церемоний принялся за еду. Он сидел за ветхим столом и, растопырив локти, старался вовсю.
Раздалось приближающееся урчанье мотора, видно было в незастекленное окно, как подъехал зеленый джип с сине-желтой полицейской эмблемой на борту. Водитель — кроме него, в машине никого не было — спрыгнул на землю и направился ко входу уверенно, словно бывал здесь далеко не впервые.
Мазур даже ухом не повел, продолжая орудовать ложкой, — но, понятное дело, прилежно фиксировал все вокруг происходящее. Незнакомец вошел. Классический деревенский шериф местного розлива: форма мятая, фуражка сидит на голове криво, огромная кобура болтается на пузе неуставным образом. Войдя, страж закона старательно перекрестился на висевшее на стене черное распятие, мельком покосился на Мазура, на прозаически висящий рядом со шляпой автомат, обратился к Педро на местом наречии. Они поговорили совсем недолго, потом новоприбывший, кинув еще один взгляд на Мазура — этакий профессионально бдительный, — вышел, прыгнул за руль и укатил.
— Начальник местного участка, — пояснил Педро. — Заехал для порядка, посмотреть, как у нас тут обстоят дела. Не так уж и далеко отсюда войска сцепились с партизанами… ну да вы знаете.
— А вы как тут живете? — спросил Мазур с набитым ртом. — Не беспокоят… плохие парни?
— Всякое бывает, сын мой, — уклончиво ответил Педро. — Много еще шляется по нашей многострадальной земле народа, не уважающего святыни, все без исключения. Справляемся понемножку, главным образом Божьим словом и христианским смирением… Когда устроитесь на ночлег, автомат рекомендую держать у изголовья: на Бога надейся, а сам не плошай.
Справляемся понемножку, главным образом Божьим словом и христианским смирением… Когда устроитесь на ночлег, автомат рекомендую держать у изголовья: на Бога надейся, а сам не плошай…
Мазур кивнул, вычищая из тарелки остатки каши. Местный полицай его нисколечко не обеспокоил: видно было, что Мазур его не заинтересовал вовсе. Ну, понятно: среди окрестных партизан белых не водится, а ориентировка «алмазного спецназа», даже если и разослана по окраинным полицейским участкам, касается д в о и х белых — и уж наверняка в захолустье нет факсов, способных принять фоторобот разыскиваемого беглеца…
Педро встал, двигаясь удивительно грациозно для своих габаритов, зажег керосиновую лампу, висящую на проволоке, наискось протянутой через комнату, — за окном ощутимо стемнело.
— Электричество стараемся лишний раз не включать, — пояснил он, — топлива для генератора маловато… Распорядиться насчет добавки? Проголодались, я вижу.
— Нет, благодарю вас, — сказал Мазур. — Вполне достаточно.
За окном, негромко разговаривая на местном диалекте, прошли люди — служба, очевидно, кончилась. Судя по голосам, среди них было несколько детей.
Словно угадав его мысли, Педро сказал со вздохом:
— Времена тяжелые, столько сирот прибилось… Отдохнуть, быть может, хотите? Мы здесь рано ложимся…
— Охотно, — кивнул Мазур.
Поднялся, забрал отощавший рюкзак и снял с вешалки автомат. Педро, опираясь на посох — без всякой необходимости, сразу видно, — шагал впереди. Привел Мазура в одну из глинобитных хижин, первым вошел во мрак, зажег лампу. Обстановка, конечно, спартанская: охапка соломы в углу вместо постели, кое-как сколоченный стул, еще более корявый стол.
— Уж не посетуйте, сын мой, — сказал Педро. — Обитель у нас скромная, странноприимный дом в ужасном состоянии, чем, как говорится, богаты…
— Ну, не в моем положении привередничать, — сказал Мазур. — Спасибо и за то, что приютили, накормили…
— Бога благодарите, сын мой… Спокойной ночи.
Он поклонился и вышел. Оставшись один, Мазур снял автомат с предохранителя, поставил его у стены так, чтобы был под рукой в случае чего, подошел к единственному окну, прислушался. Неподалеку о чем-то спокойно и негромко разговаривали двое — Педро с кем-то из детей, лениво, наверняка о пустяках. Побрехивала собака. А больше никаких звуков не доносилось. Уютный уголок… пока что.
Мазур перенес керосиновую лампу в дальний угол — чтобы та часть хижины, где он обосновался, тонула в темноте. На всякий случай. Чуть подумав, отнес в другой угол вынутую из рюкзака сумку с алмазами, выкопал ножом в земляном полу соответствующую ямку и упрятал туда клад, тщательно заровнял, засыпал соломенной трухой. Получилось неплохо, если не знать, где лежит, придется весь пол перекапывать.
Сзади послышался шорох — низко над землей. Мазур обернулся без особой тревоги. Из кучки соломы в углу вылез зверек вроде сурка, встал на задние лапки и принялся разглядывать Мазура с видом полноправного здешнего жителя.
Швырять в него чем-нибудь было бы неучтивостью — как-никак Божья обитель, а Господь всяких тварей велел миловать — в конце-то концов, не змеюка… И Мазур игнорировал визитера. Растянулся на соломе — слава богу, в ней никакие насекомые вроде бы не обитали, — закурил.