— Какое небо голубое!
Мы не сторонники разбоя.
На дурака не нужен нож,
ему с три короба наврешь —
и делай с ним, что хошь…
А в подтанцовке у него выступала небезызвестная белокурая красавица по имени Олеся вившаяся вокруг мелким бесом, мастерски отмахивавшая недурственный чарльстон, в коротеньком белом платье и доподлинном соломенном канотье (очень может быть, специально разысканном в Европе и спецсамолетом оттуда же доставленном, с них станется). Выплясывая вокруг, она смотрела в глаза Мазуру лукаво, игриво, весело, увлеченно — чистой воды лиса Алиса. Находя несомненное удовольствие в происходящем, она, потупив глаза, подпевала ангельским голосочком:
— Какое небо голубое…
Мы не сторонники разбоя!
На дурака не нужен нож —
ему покажешь медный грош
и делай с ним, что хошь…
Ах, как восторженно принимали их шлягер подвыпившие дамы и нажратые господа, как били в ладоши и орали! Мазур даже задумался — не есть ли это неофициальный гимн крупного российского бизнеса, очень уж удачно ложится на все происшедшее, настоящее и будущее…
Он в р е з а л со всего маху финальный аккорд, замер, широко разведя руки, поклонился под гром аплодисментов и спрыгнул со сцены, подал руку Олесе, провел ее к столику. На эстраду уже карабкался не кто иной, как Вадик из Ниццы со своим неразлучным баяном, жизнерадостно вопя:
— Щас спою!
Кое-где в зале маячили черные лица — надо полагать, особо доверенные и допущенные к околице сладкого пирога господа министры и прочая шушера. Насколько Мазур разглядел, они изо всех сил старались соответствовать разудалому русскому веселью, старательно орали и хлопали в ладоши — но, по рожам видно, предпочли бы что-нибудь другое, более привычное. Тем более что языком х о з я е в не владели и не могли оценить в должной мере ни песни, ни реплики — никто не брал на себя труд им что-то переводить, справедливо полагая, что и так обойдутся.
— Ну, как настроение, герой дня? — спросила Олеся, лукаво глядя поверх бокала с умопомрачительно дорогим шампанским. — Ты и в самом деле отлично поработал, есть за что уважать…
— Говорил же — старые кадры работать умеют, — сказал Мазур.
— Какие эмоции по поводу ордена?
— Никаких, откровенно говоря, — хмыкнул Мазур. — У меня их столько, что вешать некуда. А толку…
Олеся прищурилась:
— До меня донеслось, он тебе еще и денег дал…
— Было такое дело, — сказал Мазур.
..
— Было такое дело, — сказал Мазур. — Вот это я воспринимаю с чувством глубокого удовлетворения. Слишком долго от меня отделывались просто красивыми бляхами — на лентах, на винтах, на булавках. А вот поди ж ты, нашелся толковый африканский человек, который понял, что соловья баснями не кормят…
— Приятно иметь с ним дело, верно? — спросила Олеся с загадочной улыбкой лисы Алисы.
— Откровенно говоря, приятно.
Она понизила голос:
— А что скажешь, если я тебе по секрету признаюсь, что сегодняшний твой маленький бизнес с Кавулу — только начало?
— А что тут скажешь? — пожал плечами Мазур. — С превеликим удовольствием. В разумных пределах, конечно, то бишь — в силу моих скромных способностей и возможностей…
Она решительно поднялась:
— Пошли. Здесь не стоит…
Мазур охотно встал и двинулся за ней. Никто их ухода не заметил — всем было наплевать, вечеринка раскрутилась, как вырвавшаяся из часов пружина; на эстраде Вадик, терзая баян, задушевно орал про Мурку в кожаной тужурке, а за столиком, мимо которого Мазур проходил, чернокожего министра учили пить стаканом «Северное сияние» — что он и проделывал, выпучив глаза от несказанной новизны ощущений.
Пройдя по коридору, Олеся распахнула дверь справа. За ней обнаружился небольшой отдельный кабинет, подготовленный для романтического свидания: столик накрыт на двоих, кроме стульев присутствует еще и обширная тахта, годившаяся для любых раскованных экспериментов. С этой картиной не сочетался разве что человек в безукоризненном костюме, при полосатом галстуке, с одухотворенным видом творческого человека медленно водивший у стены каким-то хитрым прибором. От прибора шли черные проводки, прикрепленные к наушникам на голове одухотворенного.
Олеся показала Мазуру на стул, он присел и стал смотреть, как священнодействует незнакомец. Тот, повозившись еще немного, кивнул Олесе, сложил аппаратуру в черный кейс и бесшумно улетучился.
— Итак? — спросил Мазур.
— Горишь нетерпением?
— Скорее уж алчностью. Чует мое сердце, что без денег не обойдется.
— Совершенно верно, — сказала Олеся, понизив голос. — Вот теперь-то и обрушатся г л а в н ы е деньги, которые тебе обещали.
— Миллион баксов?
— И даже немножко больше, — серьезно сказала Олеся. — Сегодня мы с президентом уточнили детали, то бишь проценты. Твоя доля — четыре процента.
— От чего? — тут же уточнил Мазур. — Извини уж, но я, с вами общаясь, попривык конкретно вопросы ставить…
— Четыре процента в данном случае представляют собой один мешочек из двадцати пяти. Они, в общем, примерно одинаковы по весу, потом можешь сам выбрать себе любой. Президент не будет против.
— А в мешочках что?
— Алмазы, необработанные.
Мазур моментально вспомнил Анку, то, что она говорила об алмазах — значит, девчонка и в самом деле раньше него наткнулась на г л а в н ы й секрет…