Анка откинула вверх широкий мягкий подлокотник кресла — якобы для того, чтобы развалиться поудобнее, а на деле наверняка хотела обеспечить свободу действий. Шарль оглянулся снова, и его лицо Мазуру очень не понравилось: ну нельзя же пялиться так тоскливо, тревожно… Нужно импровизировать — но поди угадай, что придет в голову сообщникам, как и они не в состоянии отгадать, что Мазур придумает. А он так ничего и не придумал, решив не бежать впереди событий…
Его легонечко отклонило к борту — самолет, в точном соответствии с расчетным временем, менял курс, уходил вправо, и отклонение было таким, что его должны были чувствовать все, кто находился на борту…
— Да, вот кстати… — вдруг громко произнес капитан.
Реплика была насквозь дурацкой — никто не разговаривал, за время полета прозвучала лишь пара пустяковых фраз. Походило на условный сигнал, не особенно и изощренный, Мазур начал утверждаться в этой мысли, когда увидел, как мгновенно подобрался лейтенант и машинальным движением коснулся цевья прислоненного к креслу автомата. Тут же опомнился, неуловимым движением запустил руку под пиджак и тут же убрал — но этого якобы небрежного жеста как раз хватило бы, чтобы расстегнуть чехол висевшей под мышкой мини-трещотки, — кобура, очень может оказаться, и вытяжкой снабжена…
Бросив прибор на свободное сиденье рядом с собой, капитан рванулся из кресла, в два шага преодолел расстояние, отделявшее его от пилотского кресла, громко спросил:
— Почему изменили курс?
— Берегите пенсне, Киса… — произнес Мазур по-русски.
Это было сказано исключительно для Анки, поскольку Шарль вроде бы русским не владел, — по крайней мере, так он сам говорил. Совсем недавно Анка при Мазуре показала неплохое знакомство с шедевром русской классики и должна была прекрасно помнить, что реплика эта послужила прологом к бурной сцене…
Шарль повернул голову:
— То есть?
— Почему изменили курс? — уже чуть ли не рявкнул капитан, нависая над ним в неудобной позе, задевая затылком скошенный к носу потолок пилотского отделения.
— С чего вы взяли? — откликнулся Шарль довольно хладнокровно, продолжая вести самолет н о в ы м курсом.
— Вы отклонились от утвержденного маршрута. У меня с собой навигационный прибор, я прекрасно понял…
Сидевший вполоборота к двум оставшимся пассажирам Мазур видел, что Анка готова вскочить, а лейтенант подался вперед, с нехорошим выражением лица.
У меня с собой навигационный прибор, я прекрасно понял…
Сидевший вполоборота к двум оставшимся пассажирам Мазур видел, что Анка готова вскочить, а лейтенант подался вперед, с нехорошим выражением лица. Вряд ли они что-то подозревали. Скорее уж, дело обстоит классическим образом: им назвали несколько ключевых п о з и ц и й, предупредив, что в случае малейших изменений реагировать следует предельно жестко, пресекать, возвращать события в прежнее состояние…
— Знать не знаю ни про какие в а ш и маршруты, — рявкнул в ответ Шарль, очевидно, как и Мазур, приверженец здоровой наглости. — У меня свои инструкции. Какой еще маршрут?
— Утвержденный правилами.
— Чихать мне на правила. У меня свои. Я обязан груз доставить в целости и сохранности, а не баловать с…
— На прежний курс! — вовсе уж несгибаемо рявкнул капитан, выхватывая из-под пиджака «Скорпион». — Стрелять буду!
Кургузенькое дуло маячило у виска пилота, что, в общем, было совершеннейшим идиотством — или капитан умел, как и Мазур, управлять такими игрушками и полагал, что в случае чего справится сам?
Шарль что-то сделал — в тот самый момент, когда Мазур, увидев быстрый жест Анки, прыгнул на капитана.
Слишком многое произошло одновременно.
Самолет провалился вправо и вниз, задирая левое крыло градусов на сорок пять, Мазур и Анка столкнулись в проходе, треснувшись висками так, что в глазах искры засверкали, машину крутануло в парочке причудливых виражей, оглушительно стрекотнула близкая очередь, салон заволокло тухлой вонью порохового чада… Что-то обожгло Мазуру макушку. Вскрик, треск, мельтешение разноцветных пятен за окнами, тугие струйки воздуха, ударившие в лицо, словно жесткие прутья сухого кустарника…
Руководствуясь исключительно звериным инстинктом, а не человеческим рассудком, Мазур ухитрился развернуться на месте, упал на мягкий, чистейший пол, крытый синим синтетиком, одновременно выхватывая револьвер, выбрасывая вперед руку с оружием, нажал на спуск…
Лейтенанта выбросило из кресла, он завалился набок, выпустил «Скорпион», рухнул с неуклюжестью уже неживого. Над головой Мазура захлопали новые выстрелы. Самолет уже швыряло, болтало, трясло, то неимоверная тяжесть наваливалась, то, полное впечатление, взлетаешь к потолку, не чувствуя заходящегося сердца…
Моторы звучали как-то странно, ненормально. Невероятным усилием Мазур ухитрился извернуться, цепляясь одной рукой за ближайшее кресло, поднялся на ровные ноги и встал в проходе, удерживаясь вертикально, как ни мотало.
Уши резанул отчаянный визг — это Анка, расставшись с суперменистостью, чуть ли не ультразвук испускала.
Было от чего: капитан, нелепо скрючась, полусидел-полулежал в узком закуточке меж креслом пилота и дверцей, голова моталась так, как у живых не бывает, но и Шарль уткнулся лицом в приборную доску (в затылок попало, тут же определил Мазур), посунулся вперед, навалился на штурвал, лобовое стекло наполовину затуманено пулевыми пробоинами и сетью разбегающихся от них трещин. Воздух тугими струйками, прямо-таки т в е р д ы м и, бил в дыры. На глазах Мазура вывалился треугольный кусок стекла — и воздух ворвался в него форменным п о л е н о м, бесконечным, лупившим в лицо со всей дурацкой мощи…