— Ну что, уважаемый, — глядя мимо него, обратился Мазур непосредственно к капитану, — понятно теперь, во что впутались? Эти приятные люди, если вы до сих пор не поняли, готовили покушение на президента соседней державы… к чему и вы оказались пристегнуты ненароком.
Он видел по лицу бравого служителя закона, что тому очень и очень невесело. Извечная беда продажных винтиков государственного механизма: никогда не знаешь заранее, беря денежки, во что именно со своими благодетелями вляпаешься… Но старается держаться молодцом, обормот…
Капитан — определенно собрав всю силу воли в кулак — ответил сухо:
— Представления не имею, о чем вы. Ни в каком покушении я не участвовал… и эти господа тоже. Подобные обвинения нужно доказывать на следствии и в суде. А у вас… — он вдруг улыбнулся Мазуру почти спокойно: — А у вас, мне почему-то представляется, крайне мало шансов добраться до следователей и судей…
— Это вы верно подметили, — сказал Мазур рассеянно. — Ну что же, самообладание у вас есть, хвалю… И все же вы сами понимаете, что прочно пристегнуты к этому делу, не зря же этот тип, — он кивнул на Стробача, — ничего не имеет против того, чтобы мы и дальше вели разговор по-английски. Чтобы вы лучше представляли, во что влипли, и у вас не появилось бы дурацкого желания с о с к о ч и т ь… Ага, он снова, я так понимаю, грозится всех раскатать и вывести на чистую воду…
И кивнул в сторону телевизора — там на экране вновь возник бравый подполковник, энергично тараторивший что-то в камеру и в такт выкрикам грозивший кулаком неизвестному супостату. Лицо капитана заметно омрачилось (Мазур явно попал в точку, тут и понимать не надо, мимики достаточно), но он держался. Двигаясь почти непринужденно, прошелся по комнате, задергивая шторы на обоих окнах, — ну да, не хотел, чтобы до непосвященных подчиненных долетело хоть словечко, да и увидеть могли нечто неподобающее. «Будем работать, — подумал Мазур почти весело. — Ох, придется. Не сдаваться же?»
Какое-то время стояла тишина. Время от времени Анка ворочалась, что-то неразборчиво мычала, меняла позу — одним словом, старательно изображала в дым пьяную поблядушку, прихваченную для второстепенных дел. Если у Егора сложилось такое убеждение — а оно наверняка сложилось, — то он его Стробачу передал, а как же иначе, тот временами сторожко косится на постель, но что-то в его поведении подсказывает: наживку он заглотал и Анку считает неопасной… Так, что у нас в активе? Стробач — неплохой профессионал диверсий и деликатных акций, старательно выученный рухнувшей в небытие империей… и не более того! Всегда ходил в исполнителях, до серьезной командирской роли подняться не успел, потому что империя обрушилась. Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих — безусловный атаман.
Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих — безусловный атаман… но сути-то это не меняет. По п р е ж н е й своей жизни он не командир, не стратег, не планировщик. Вот и двинем Ахиллеса по его беззащитной пяточке…
Мазур поднял голову, улыбнулся Стробачу открыто, безмятежно, можно сказать, беззаботно:
— Знаешь, в чем твоя беда, Т и м о ш? (Он по-прежнему говорил по-английски, чтобы и продажного капитана охватить игрой). Да в том, что ты, как был мелкой сошкой, так и остался.
— Это оскорбление или как? — спросил Стробач, напрягшись.
— Ну что ты, — сказал Мазур. — Мы же профессионалы, ты сам это повторяешь, чтобы я не забыл… К чему нам глупые эмоции вроде оскорблений? Это, уж прости, констатация факта. Ты всегда был р я д о в ы м. Рядовым членом группы, я имею в виду. Никогда не командовал. Сомневаюсь, что успел дослужиться до кап-три, прежде чем обрушился Союз…
— Успел.
— Поздравляю, — сказал Мазур. — Но сути дела это не меняет, мне думается. Той независимой украинской державе, о который ты с таким пафосом поминал, ты, вероятнее всего, попросту не служил. Ну какие там могли быть серьезные дела для подводного спецназа? Мне представляется, ты довольно давно подался в свободное плаванье… Прав я?
— Предположим. Что с того?
— Так я ж и объясняю… — сказал Мазур, подпуская чуточку снисходительного презрения, чуточку пока что. — Речь не идет о твоих качествах боевика. Они, я уверен, выше всякой похвалы. Нас всех неплохо учили, Тимош. Но ведь это далеко не все… Повторяю, я и не собираюсь тебя оскорблять. Просто обрисовываю ситуацию с профессиональным цинизмом. В нашем с тобой положении есть существенная разница. И я ее подробно изложу, раз уж у нас тут начался сущий фестиваль «Славянский базар»… Итак, ты и я. Ты, Тимош, если смотреть правде в глаза, всего-навсего классический белый наемник, фигура, для Африки насквозь привычная на протяжении последней полусотни лет, но, признай, довольно мелкая. Это не фигура, а пешка… Солидные бизнесмены тебе заплатили, чтобы ты пришил президента. Моральную сторону предприятия я цинично выношу за рамки — не мое дело читать мораль, меня она как-то не интересует. Черт с ней, с моралью. Каждый зарабатывает, как может. Я не о том. Так вот, ты, голубь — обычный наемник, которому бизнесмены заказали президента. И не более того. На Джеймса Бонда это ничуть не похоже — да и до Конго-Мюллера или Майкла Хора тебе, как до Китая раком…