Он сделал точно рассчитанную паузу, чтобы посмотреть, как его тирада будет воспринята. И убедился, что угодил в яблочко: Стробач задет не на шутку, он и сам в глубине души все про себя знает, но, когда слышишь это из чужих уст, да еще на публике… Притворяется невозмутимым, но ноздри-то раздуваются, и в глазенках злой блеск…
— Интересно, — сказал Стробач, старательно изображая совершеннейшую невозмутимость, — а ты, выходит, лучше? Ты-то чем лучше, Степаныч? Только не говори, что ты — фигура…
В раскладе фестиваля внезапно произошли изменения: Анка шумно заворочалась, но не «проснулась». «Молодец, — подумал Мазур едва ли не растроганно. — Соображает, что дело близится к финалу. С о в с е м просыпаться не стоит — этот облом может ее и вырубить ради пущего спокойствия, а вот так, решив, что она вот-вот очухается, и придется принимать какие-то меры, он на ней полностью сосредоточится. Их остается двое…»
— Я-то? — переспросил Мазур голосом Жоржа Милославского. — Я-то, уж извини, как раз персона.
— Я-то, уж извини, как раз персона. В отличие от тебя, нелегала и мелкого пакостника. Официально состою консультантом в одной из секретных служб Ньянгаталы, ведаю кое-какими аспектами безопасности президента. И здесь я, особо подчеркиваю, под своим собственным именем, вполне легально. Дипломатического ранга, согласен, не имею, чего нема, того нема, но в прочих отношениях — фигура вполне респектабельная… — вот т е п е р ь он позволил брезгливому превосходству в голосе достичь наивысшей точки: — Ты понял разницу, быдла наемная?
И видел по лицу собеседника, что попал в точку, нанес удар в самое чувствительное место. Встал из кресла, используя секундное замешательство оппонентов — не взмыл, боже упаси, выпрямился медленно, неспешно, чтобы не нарваться на дурную пулю. Стробач этому не препятствовал, все еще кипя от злости. А Мазур старательно н а г н е т а л, глядя уже откровенно брезгливо, как солдат на вошь, цедя слова через губу с барским превосходством:
— Все понял, урод? Олух царя небесного? Считай, что я тут в качестве официального лица, призванного улаживать скользкие вопросы в отношениях меж сопредельными державами. «Орион», говоришь? Так мне его здешние власти простят — в конце концов, это не их корабль, да и ситуация подходит под классическую борьбу с терроризмом лучше некуда… Дошло до тебя наконец, козлик? Мне чихать, что ты режешь уши шакалам пера, — с ними, по совести, иначе и нельзя. Но вот об меня зубки обломаешь. Потому что я — официальное лицо. Потому что здешние спецслужбы мне если не помогают, то уж не мешают. Потому что этот милый коттеджик давно под наблюдением — кто ж допустит, чтобы и со м н о й теперь что-нибудь стряслось? Я — рыцарь в сверкающих доспехах, борец с мировым терроризмом, то бишь с тобой, рожа. Это я тебе буду диктовать, как летать, как свистеть, какие показания давать — а ты, сволочь, будешь испражняться до донышка, чтобы задницу сберечь и шкуру сохранить… Что таращишься? Тебе паспорт показать на мою честную фамилию? Вон он, на столе…
Паспорт, разумеется, был на вымышленную фамилию, все, что Мазур только что выложил, с действительностью не имело ничего общего. Но тут уж, как в покере: карты у тебя могут оказаться в десять раз хуже, чем у противника, но, взявшись блефовать, ты его настолько введешь в заблуждение ангельским выражением лица и честнейшим взглядом, что он сбросит свою выигрышную комбинацию, сказавши «я — пас», и проиграет, хотя имел все шансы…
Мазур сделал шаг к столу. Ошеломленный Стробач ему не препятствовал.
— Вот, — сказал Мазур, брезгливо цедя слова, — вот я беру паспорт, открываю, показываю… Или ты, заделавшись щирым хохлом, по-москальски читать разучился? Вот, изволь полюбопытствовать, дурное ты чувырло…
Все было в полном порядке: он сумел переместиться так, что Стробач закрывал его от своего сообщника с пистолем наголо. Мазур стал вытягивать руку с паспортом — и Стробач машинально опустил ствол, чуть-чуть, видно было по нему, что он готов выхватить у Мазура аусвайс и прочитать глазами, чтобы самому убедиться…
Безошибочно угадав момент, Мазур переместился с возможной линии огня, парой пируэтов сбил с толку противника касательно возможных траекторий своего перемещения. Нанес удар — краснокожей паспортиной, твердой обложкой, в умелых руках представлявшей собой нешуточное оружие…
Свободной рукой завалил Стробача на себя, прикрываясь им от пули. Напрасно. Слева послышался смачный удар, оханье, миг спустя едва слышно хлопнул бесшумный пистолет (уже в руке у Анки), и напарник Стробача завалился навзничь с аккуратненьким входным отверстием посреди лба, грянулся затылком на пушистый ковер и остался недвижим.
Пистолет в его руке оказался всего-то в полуметре от начищенных сапог господина продажного капитана, но тот не сделал попытки его схватить и свою кобуру лапать даже не пытался, оцепенело застыл у стены — полное впечатление, побледнев от панического ужаса, хотя негры, как известно, бледнеть не могут по чисто техническим причинам, они вместо этого становятся пепельно-серыми…