Справа и слева проносились корявые стволы, о х а п к и пронзительно-зеленой листвы словно выпрыгивали то справа, то слева, хлеща по крыльям, по лобовому стеклу. Еще кусок вывалился — но скорость уже снизилась здорово, и ветер не бил так в лицо, его вообще уже не чувствовалось…
Кресло чувствительно врезало по заднице — колеса коснулись земли, оторвались от нее на миг, коснулись, покатили… Что-то звенело, дребезжало, тряслось, мелко, противно стуча, что-то с шумом катилось по проходу, гремя, грохоча, кувыркаясь…
Мазур налег на штурвал, выпустил закрылки до предела, ударил ладонью по рычажку, отключавшему подачу бензина, — его и так уже почти не осталось, но все равно…
Справа выпрыгнуло навстречу что-то косо изогнутое, толстенное, в морщинистой коре. Мазур не отвернул. С невероятным грохотом отлетел конец правого крыла, самолетик мотнуло, Мазур налег на штурвал, проделывая действия, аналогичные выводу машины из заноса на гололеде. Штурвал рвался из рук, как живой, и Мазур навалился на него грудью, пузом, всеми четырьмя конечностями манипулируя педалями, рычажками, тумблерами…
А потом все кончилось, стало невероятно тихо, не особенно и воняло горелой пластмассой, в лицо били солнечные лучи, самолет стоял в конце прогалины…
Нельзя было терять времени. Вскочив, Мазур оглянулся. Анка, цепляясь за кресла, стояла в проходе, и физия у нее была совершенно неописуемая, утонуть можно в многообразии эмоций… Попытавшись усмехнуться, Мазур обнаружил, что лицо форменным образом одеревенело. Пока не сошел н а с т р о й, он ринулся вперед, схватил Анку за шиворот, развернул и в три прыжка дотащил до двери. Повернул блестящую никелированную ручку — и дверь откинулась наружу, превратившись в удобный трап. Согнув девушку в три погибели, головой вперед наладил ее в дверь, так что она кубарем слетела по трапу, о последнюю ступеньку коего споткнулась, растянувшись уже на земле, заросшей какой-то травкой — невысокой, вившейся затейливыми переплетениями, с гроздьями блекло-синих цветочков.
Лихорадочно огляделся, хозяйственно подобрал свой револьвер, пристроил его в кобуре. Из вороха сбившейся в кучу поклажи выдернул их с Анкой сумки, а затем схватил небольшую зеленую сумку с бесценным грузом, сбежал по трапу, изловчившись, сгреб все три сумки одной рукой, другой поднял за шиворот Анку и поволок в чащобу, петляя меж стволами. Что-то живое, мелкое, проворное улепетнуло из-под ног, визжа так незнакомо, что определить животное не удалось.
Решив, что отбежал достаточно, остановился, уронил в траву сумки, выпустил Анку, и она плюхнулась наземь. А вслед за ней и Мазур сел, прижавшись спиной к толстому теплому стволу, превозмогая противную дрожь во всем теле, сотрясавшую, казалось, каждую косточку, каждый мускул. Отходняк пробил…
Кое-как отдышавшись и взяв себя в руки, он обнаружил, что одежда спереди обильно заляпана блевотиной, — ага, значит, не показалось тогда, что на очередной воздушной яме выворачивает наизнанку…
Метрах в ста от него сквозь деревья виднелся уродски скособочившийся самолет — дымом оттуда не тянуло, огня не видно. Понемногу избавляясь от сумасшедшего напряжения, Мазур нашел в себе силы вяло удивиться: надо же, в который раз обошлось, начинаешь верить Лаврику, что мы бессмертны… Он сидел с абсолютно пустой от мыслей головой, идиотски улыбаясь солнышку, припекавшему по-африкански круто.
Пошевелилась Анка, упираясь руками в землю, села нормально, помотала головой:
— Блядь, страшная я, наверно, как ведьма…
Мазура поневоле прошиб идиотский смех.
— Все в порядке, подруга, — выговорил он относительно внятно. — Если женщина начинает думать о внешности, все в порядке… Но ты, точно, ведьма…
— На себя посмотри, — огрызнулась Анка, — чучело гороховое…
— Не стану отрицать мнения предыдущего оратора, — сказал Мазур серьезно.
Встал, почти что не ощущая дрожи в коленках, — времени не было расслабляться. Прислушался. Вокруг — безмятежная тишина, как миллион лет назад.
— Пошли, — распорядился он резко, в г о н я я ее с первых минут в нормальный деловой ритм. — Некогда рассиживаться.
— Куда — пошли?
— К самолету, — сказал Мазур. — Посмотрим в темпе, может, что полезное обнаружится…
Сделав пару шагов, он обернулся, как ужаленный, — сумка! Покрутил головой, фыркнул. Вокруг определенно не имелось никого, способного покуситься на пару килограммов кристаллического углерода, рефлекс сработал…
Однако Мазур все же прибрал сумку, повесил на плечо. Целее будет…
Еще метров за десять от самолета в ноздри ударил запах бензина — означенная жидкость все еще просачивалась жиденькими струйками откуда-то из-под брюха аэроплана, натекла немаленькая лужа. Покалеченный самолет посреди чащобы выглядел сюрреалистически, и Мазура на миг прошиб ледяным ознобом запоздавший страх — так оно п о т о м всегда и бывает, но тут же отпускает, к счастью, мы привычные…
Они поднялись в самолет. Кивнув в сторону капитана, Мазур взялся за лейтенанта. И не обнаружил ничего, что могло бы пригодиться. Прибор навигации у него имелся свой, ничуть не хуже, документы покойника ни на что путное употреблены быть не могли, поскольку были снабжены капитанской фотографией. «Скорпион» в лесу на хрен не нужен, у самих в сумках кое-что итальянское припасено, посерьезнее. В общем, цинично выражаясь, выходило, что поживиться нечем.