Вернулся Мыш, приволок бурдюк литров на шесть и четыре кружки, вырезанные каждая из цельного куска дерева. Ручки у кружек, изукрашенные по здешнему обычаю резьбой, — переплетающимися змейками.
Мыш наполнил кружки, позвал Чифаню. Сычок алчно облапил свою кружку, но не пил, ждал, преданно глядя на Чифаню.
— За вас, братья! — строго сказал Чифаня, плеснул чуток на земляной пол, после чего с достоинством выпил.
Остальные медлить не стали. Сычок, как и Чифаня, тоже плеснул на землю, а Мыш — нет. И Серега — не стал.
«Надо будет спросить, что за обычай такой», — подумал он.
Это было не пиво. Сладковатое пойло, пряное от трав, слабенькое, как джин?тоник.
— Чифаня, я кушать хочу! — заявил Сычок, теребя рыжеватую бороду.
Чифаня вытащил кожаный мешочек, вытряс на стол содержимое: кусочки светлого металла, вероятно серебра, монетки разные, даже парочка золотых. Чифаня выбрал из серебряных кусочков самый маленький, дал Сычку: .
— Отдай Белке. Пусть накидает каши, сколько не жалко.
Кашу Сычок притащил в большущем котелке, литров на пять. У Сереги немедленно забурчало в животе. Трое его приятелей достали ложки… У Духарева ложки, ясное дело, не было.
— Удивительный ты человек, Серегей, — вздохнул Чифаня. — Даже ложки у тя нет.
— Я ему вырежу, — с готовностью заявил Мыш. — А пока моей поест.
Чифаня пожал плечами и зачерпнул кашу.
Каша напоминала перловку. Соли маловато, зато много сала. В первый раз за сегодняшний день Серега наелся от пуза.
Стемнело. На дворе кто?то разжег костер. Налетели комары. Никто, кроме Духарева, не обращал на них внимания. Бурдюк опустел, и Чифаня отправил Сычка за новой порцией.
Чифаня и Мыш обсуждали какого?то Шубку. Шубка этот зимой намеревался идти на некие Черные Мхи. Охотиться, как понял Духарев. Чифаня думал пойти с ним, но опасался. Все знают: два года тому на Черных Мхах лесная нечисть побила охотничью ватажку. Мыш же утверждал, что побила ватажников не нечисть, а лихие людишки. Мехов, добытых в зимнике, не нашли, а нечисти меха — без надобности. Она сама мохнатая.
Чифаня возражал: Мыш по?людски рассуждает, а нелюдь потому и нелюдь, что понять ее невозможно.
О нелюди и нечисти друзья говорили так, как Серегины питерские кореша под водочку толковали, скажем, об американцах. Дескать, по?русски не понимают, потому хрен поймешь, чего им надо. Одно ясно — ничего хорошего не жди.
Под навесом появилась новая компания. Человек десять, и тоже одни мужики. Возглавлял ее рослый, немного огрузневший мужчина со шрамом на лбу, коротко стриженными волосами и лопатообразной бородой. На поясе у него красовался не нож, как у большинства здешних, а настоящий меч с самоцветом на оголовье. Золотая цепь на шее в полкило весом, золотые браслеты. Местная крутизна, одним словом. Остальные перед ним явно лебезили. В одном из этих, лебезящих, Серега опознал знакомого: Голомяту. Голомята тоже узнал Духарева, помахал рукой.
Новая компания заняла целый стол, а через некоторое время от нее отделился парнишка, подошел к Духареву:
— Слышь, чужак, тебя Горазд зовет. Серега вопросительно поглядел на Мыша, а тот в свою очередь — на Чифаню. Чифаня же пожал тощими плечами: мол, иди или не иди — дело твое.
Духарев решил подойти. Хоть позвали его, мягко говоря, неуважительно, но Голомята обошелся с Духаревым по?человечески. Нехорошо после этого его хозяину отказывать.
Сергей остановился в паре шагов от стола, который был явно побогаче, чем тот, за которым он сидел. И блюдами, и напитками.
Горазд — густая борода, челка с проседью, плечи минимум на пятьдесят четвертый размер — повернулся к Духареву, но не поднялся, остался сидеть, упершись ладонями в широко расставленные колени. Шаровары у Горазда, похоже, были из натурального шелка, красные, того же цвета, что и камень в оголовье положенного на лавку меча. Золотая цепь грузно свисала с купцовой шеи. Мощная цепка — машину буксировать можно.
— Сам откуда? — спросил купец. Голос — бас. Сочный, глубокий.
— Издалека, — уклончиво ответил Духарев.
Сочный, глубокий.
— Издалека, — уклончиво ответил Духарев. Лицо у Горазда — жесткое, глаза темно?серые, цвета апрельской Невы. Серега мог их хорошо разглядеть, потому что посреди стола горела толстая белая свеча.
Купец молчал, и тусовка его тоже. Духарев чувствовал: для Горазда он — вещь. Сейчас вещь оценят и либо купят, либо отпихнут пинком, как перестоялый гриб. И все же была в купце некая привлекательность. Харизма. Серега осознал, что ходить под началом такого сильного человека ему было бы лестно.
— Что, побил тебя Скольдов оплечник? — произнес купец.
Духарев счел за лучшее промолчать.
— То?то, — удовлетворился его молчанием купец. — Служить ко мне пойдешь?
— А что делать? — спросил Духарев.
— Да все! — весело отвечал Горазд. — Что скажу — делать. Ты тута чужой, чего нам с тобой рядиться? Иди по?хорошему, зря обижать не стану. Не такой я хозяин! Хоть у кого спроси!
— Да, да! — оживились его шестерки. — Горазд — хорош! Горазд — добрый хозяин! Горазд…
— Без ряду не ходи! — пискнул появившийся сбоку Мыш.
— Кыш, землеройка! — добродушно проговорил Горазд.
— Не иди к нему в холопы, Серегей! — звонко крикнул Мыш. — Не иди!