Как он и предполагал, белобрысый был слишком глуп, чтобы ждать возвращения хозяина коня, и преспокойно пересыпал овес из яслей в холщовый мешок.
Духарев бесшумно приблизился и крепко взял воришку за ухо. Тот взвизгнул и тут же притих, когда Серега поднес к его носу любовно отточенный нож.
Рука конюха ослабела, и содержимое мешка высыпалось обратно в ясли.
— А у нас за воровство ухо режут, — ласково проговорил Духарев. — А у вас? Парень побледнел.
— Тебе какое дороже, левое или правое? — тем же задушевным голосом поинтересовался Серега.
— А… И… Пожалей, господин! — в ужасе забормотал конюх. — Я больше не буду, Хорсом светлым клянусь! Не надо ухо, господин! Пожалей! Я, ей?ей, больше не буду!
— Как думаешь, не врет? — спросил Духарев, обращаясь к Пеплу. Жеребец фыркнул.
— Врет, значит? — Серега усмехнулся и покрепче сжал мягкое ухо.
— Нет, нет, господин! — завопил конюх, хватая Духарева за руку. — Да ни в жисть, да чтоб мне лопнуть, да чтоб у меня мужество отсохло!
Пепел, которого вопли конюха раздражали, за?прядал ушами и мотнул головой.
— А теперь, значит, не врет? — с напускным удивлением проговорил Духарев. — Ну тогда ладно.
Он отпустил ухо. Белобрысый тут же ощупал его, чтобы убедиться: на месте ли?
— Что ж ты мне сначала врал? — укоризненно спросил Серега.
— Да я… Да… А это он тебе сказал? А он — кто?
И без того круглые выкаченные глаза конюха еще больше округлились и выкатились.
— Меньше знаешь — дольше живешь, — наставительно произнес Духарев и пошел к выходу.
— То?то я гляжу, ты его овсом?то… — крикнул ему вслед конюх.
Что бы там ни надумалось в белобрысой башке, а теперь за Пепла можно быть спокойным. Теперь можно и самому перекусить. Да и с купцом заезжим побеседовать.
Купец кушал. Это был очень серьезный процесс. Челюсти купца работали как электрическая мясорубка, борода лоснилась от жира. Даже мясистые волосатые уши принимали участие в этом процессе.
Вокруг вился восхищенный хозяин, подкладывал, подливал.
Серега уселся напротив.
— Куда путь держишь, уважаемый?
— А тебе что за дело? — пробурчал купец. Серега усмехнулся, вытянул длинные ноги, устраиваясь удобней, спросил напрямик:
— Возьмешь охранником?
Купец исподлобья зыркнул на Духарева.
— На броню, что, не заработал? — не переставая жевать, осведомился он.
— Мне броня ни к чему, — нагло ответил Духарев. — У меня меч есть. И руки.
— Покажи, — сказал купец.
— Руки?
— Меч!
Духарев усмехнулся и вытянул даренный варягом клинок. Поднес к жующей морде, услышал, как за спиной повскакивали с мест купцовы охранники.
Их хозяин махнул рукой: все в порядке.
— Знатный меч, — признал он. — Люди мне не нужны. Но совет дам. Здесь три дня назад купец ночевал. У него товаров много и челяди тоже. В Киев идет. Такому хороший боец лишним не будет. Догонишь: скажи, что Осянник тя послал. Это я Осянник. Запомнишь?
— Запомню, — кивнул Духарев. В Киев — это не по пути. — А как его зовут? — спросил он на всякий случай.
— Купца?то? Гораздом кличут. Горазд из Нового Торжка. Слыхал? Вот это номер!
— Слыхал, — после паузы ответил Духарев.
Слыхал? Вот это номер!
— Слыхал, — после паузы ответил Духарев. — Я сам из Торжка.
— Ну тады точно возьмет, — кивнул купчина и еще энергичней принялся за еду.
«Это я возьму, — подумал Духарев. — И пусть попробует не отдать!»
Удача определенно не обошла Серегу вниманием.
Глава шестая
В КОТОРОЙ СЕРЕГА УЗНАЕТ КОЕ?ЧТО О МЕСТНЫХ ЛОКАЛЬНЫХ КОНФЛИКТАХ И ЕШЕ КОЕ О ЧЕМ, КАСАЮЩЕМСЯ ЕГО САМОГО
На ночь глядя Духарев в погоню не кинулся. Утро вечера мудренее. Тем более что к вечеру погода испортилась. Зима, видно, решила повеселиться напоследок. Именно напоследок, потому что, по Серегиным прикидкам, на дворе стоял если не апрель, то уж март точно.
Снаружи вьюжило, но в большом трактирном зале было тепло и пахло дымком. А еще съестным. И, к сожалению, человеком. Причем человеком, не злоупотребляющим мылом и мочалкой.
Серега пристроился неподалеку от очага, спиной к стене — лицом в дверям, заказал кувшин пива и потреблял его неспешно, почти не участвуя в разговоре, который вели его соседи, четверо купцовых охранников. Пятый только что ушел караулить сани. Остальным это удовольствие еще предстояло, и разговор, естественно, вертелся вокруг этой самой начинающейся метели и, традиционно, нынешней погоды. Беседующие сошлись на том, что зима в этом году очень уж долгая, но это и хорошо, потому что плесковский воевода, сын прежнего, посаженного еще при Олеге, тоже алчный и прожорливый, как росомаха, да еще подзуживаемый своими нурманами, совсем оборзел и взялся брать с проезжающих по Ловати дорожный сбор. Словно это не тракт торговый, а его вотчина. Сын, как и отец, не боялся никого и ничего, потому еще, что Ольга, жена киевского князя, — его названая сестра. Не брал воевода только с новгородских и, по слухам, новгородским же отстегивал долю с собранного. Услыхав об этом, многие задерживали поезда, выжидали, чтобы не платить глупую пошлину, а обобранные тем временем пожаловались полоцкому князю, потому что киевскому — бесполезно. Игорь — не Олег. Да и ссориться с Новгородом ему не с руки, а Плесков — это, считай, новгородский пригород. А вот Роговолт, у которого с Новгородом и так вечные дрязги, а земля бедна, торговлей только и кормится, Роговолт воеводу приструнил: побил в поле крепко. Так, что воевода в городок свой сбежал, за стенами заперся да заслал к новгородским: помогите! Как же, разбежались!