То есть, вообще никакой надежды.
— О-э-у… о-э-у… — еле слышно доносилось снаружи. То напевал шаман, беседующий с ночными духами. — О-э-у… а-аро-о… а-аро-о… э-эро… э-эро…
Колобков слушал это пение даже с некоторым удовольствием — ему понравилась мелодия. Сергей и Света раздраженно смотрели на улыбающегося бизнесмена и единодушно думали, что Петр Иванович вряд ли расстроится, даже если все прямо сейчас провалится в тартарары.
— О-э-у… о-э-у…
А потом раздался грохот пистолетного выстрела, чей-то болезненный вскрик и все стихло. Пленники одновременно прильнули к щелям, но больше никаких звуков не доносилось…
— Башку он себе, что ли, продырявил? — прошептал Колобков.
— Дорвался папуас до пистолета… там как раз один патрон оставался…
— О-э-у… о-э-у…
Петр Иванович разочарованно чертыхнулся. Пратгуста не зря прославился, как самый мудрый человек в племени, — он сообразил, что во время выстрела браунинг следует направить дулом от себя. Поэтому и подстрелил всего-навсего чью-то жену, пробирающуюся к отхожему месту. По меркам мбумбу — невелика потеря, женщин в племени пока хватает.
— Где я?! — воскликнула Стефания, резко вскакивая и выставляя вперед скрюченные пальцы. — А, это вы… Ну-ка, отдай!
— Что, что?! — испугался Чертанов, прижимаясь к стене.
— Молчи, смертный! — пропыхтела чертовка, копаясь у него за пазухой. — Ага!
Изящная багровая ладошка сжимала золотую свистульку в форме чертика. При обыске ее не заметили. А может быть, просто не тронули — воровать чужие амулеты плохо, духи могут разгневаться. Бусы, найденные на острове Волхвов, тоже остались в неприкосновенности — ни у кого не поднялась рука без разрешения касаться вещи, сделанной шаманом. Пусть и из другого племени.
— И больше не вызывайте!… — рявкнула Стефания, дуя в свисток. — Пока, уроды!…
Спустя миг она исчезла, а золотой чертик шлепнулся на пол. Чертанов торопливо подобрал его, обтер и спрятал обратно во внутренний карман — ему почему-то ужасно не хотелось расставаться с этим амулетиком.
— И их осталось пятеро… — хмыкнул Колобков. — Могла бы и нас прихватить…
— В Ад? — приподнял бровь Чертанов.
— А что — тут лучше? Так, так, так… ну-ка, взялись дружненько — попробуем эту заслонку отодвинуть…
Колобков, Света и Чертанов одновременно уперлись плечами в жернов, загораживающий выход. Но после пяти минут кряхтения даже ежу стало понятно, что трех человеческих сил тут маловато. Тем более — далеко не самых крупных сил. Вот если бы Гена с Валерой приложили свои бицепсы…
— Светулик, а ты не стараешься! — уличил дочь в преступлении Петр Иванович. — Ну-ка, напрягись немножко!
— Прости, пап, я вообще не толкала, я только вид делала… — стыдливо призналась Светлана. — Мне нельзя тяжести…
— Гхрм… Так это что же, выходит, Серега у нас один напрягается?! — возмутился Колобков.
— Никак нет, Петр Иваныч, я тоже только вид делал, — равнодушно ответил Чертанов. — Вот если б пожрать чего-нибудь…
— Пожрать… Где я тебе тут возьму пожрать?… Мы сами тут в папуасском холодильнике вроде мяса мороженого сидим… Эх, Серега, а на «Чайке» сейчас, небось, ужин… Матильда лапшу с курой стряпает… Или еще какую-нибудь бурдень…
— Картошку мятую, — сообщили сверху. — Здорово, Иваныч!
— Петрович! — обрадовался Колобков.
Да, в дымоход свешивалась орлиная голова, с недавних пор принадлежащая судовому механику Угрюмченко. Огромный беркут крепко уцепился крючковатыми когтями и с интересом заглядывал вниз.
— Слава богу, слава богу, нас спасут! — заблажил Чертанов.
— Ша, Серега, заткнись, смотреть на тебя противно! — прикрикнул Колобков. — Петрович, ты там один?
— Ну, Иваныч, дык, ты сам-то как думаешь? Может, супружница твоя тут со мной на крыше сидит, а? Или детишки? А может, теща на парашюте приземлилась?
— Петрович, не котуряйся, поняли мы тебя. Что, наловчился крыльями махать?
— Сначала в пальмы врезался все время, — неохотно признался беркут.
Что, наловчился крыльями махать?
— Сначала в пальмы врезался все время, — неохотно признался беркут. — А теперь ничего, получается… Иваныч, там Зинка твоя рыдает вовсю, думает, вас тигры сожрали.
— Эх, Петрович, лучше б уж тигры… — вздохнул Колобков. — Папуасы нас в плен взяли, варить будут…
— Ить! — возмущенно раскрыл клюв Угрюмченко. — А чего ж делать-то, Иваныч?
— Да пес его знает! Тебе там сверху виднее — посмотри, чего у нас дверь загораживает?
В темноте послышалось хлопанье могучих крыльев — Петрович спускался на землю. Орлиное зрение недаром вошло в поговорку, но в ночной мгле Эйкра даже оно не слишком-то помогало. Угрюмченко и так с превеликим трудом разыскал поселок — если бы не костры, зажженные на сторожевых вышках, до сих пор летал бы неизвестно где.
— Каменюка там, Иваныч, — вернулся он через пару минут. — Вроде как жернов мельничный — круглый, а в центре дырка. Я не сдвину, извини…
— И так понятно. Ты, Петрович, там осторожнее, эти папуасы дубинками здорово наловчились швыряться. И камнями из рогаток пуляются.
— Из пращ, — машинально поправила Света.
— Петрович, слетай за помощью, а?! — жалобно попросил Чертанов. — Расскажи, что тут случилось…