— Ладно, Старший, веди нас к своему поселку, — не стал настаивать Чертанов.
— Ай, белый человек, сначала давай подарок, а там уж поведу вас! А то спросит вождь — кого ты к нам привел, Зуптупа, что за люди? А я им скажу — вот какой хороший подарок они дали, видно, хорошие люди! Тут вождь и меня похвалит и вас хорошо примет — вот как!
— И что же тебе подарить… Зуптупа?
— А-а-а-а-а!!! — в ужасе отшатнулся охотник. — Откуда мое имя узнал?!
— Шаман, однако, — насмешливо хмыкнул Сергей.
— Ай, сильный шаман! — испуганно выпучил глаза Зуптупа. — Хорошо, хорошо, поведу вас к поселку коротким путем и в болото заводить не буду!
— А ты что, собирался нас в болото завести?! — начал злиться Чертанов.
— Собирался. Завести, посадить в трясину, а потом прийти с другими охотниками и достать. Но раз ты шаман, не буду вас заводить!
— Обрадовал, — вздохнул Сергей.
— Шаман, а шаман, — понизил голос Зуптупа, косясь на все еще не до конца оклемавшегося брата, — а ты только у меня имя знаешь, или у Куту тоже?
— И у Куту тоже.
— Ай, очень сильный шаман!!!
Глава 13
Земледелие и скотоводство были славянам хорошо известны, поэтому они ими не занимались.
Лев Гумилев
— Так вот это и есть ваш поселок? — задумчиво посмотрел на огромный частокол Колобков. — Ничего себе заборчик, у меня на даче и то меньше. Топтыга, а ты куда это поперся?!
Разумеется, Туптуга не понял вопроса. Но о смысле было нетрудно догадаться по тону, так что он ответил:
— Со-до о посколи-по, отцуго-лиде. О чумбуи-леки, кум о умпуто каба-каба-каба, лиде-лиде самба-до чур-о, че моцуги-по-пурут [26]!
Колобков, в свою очередь, не понял ответа. Единственное, что выловилось из этой тарабарщины — «чумбуи-леки». Смысл этого понятия он уже знал, так что тоже более или менее ухватил суть всей фразы.
— Ладно, вали, — махнул рукой он. — И чтоб Светку мне нашел, понял?! А то я тебе уши к стенке прибью! Нет, лучше шурупами привинчу — так больнее.
Поселок Бунтабу расположился на берегу небольшого озера. С трех сторон его окружал бревенчатый частокол в три человеческих роста — труд целого поколения. Всего два года прошло с тех пор, как был вкопан последний кол.
Раньше, когда племя Бунтабу проживало у моря, у них был другой забор, втрое ниже и не слишком прочный. Ука-ука тогда были сравнительно мирными, крупных хищников на острове никогда не водилось, а Большие Шумузи обычно не забредают к воде. Единственную опасность в те времена представляли гигантские муравьи цукуту — но для них старого частокола вполне хватало. Однако здесь, в сердце джунглей, Большие Шумузи попадались не в пример чаще, да и ука-ука все больше наглели и зверели, так что крепостную стену пришлось слегка усовершенствовать.
Вокруг частокола туземцы выкопали глубокий дугообразный ров, обоими концами соединенный с озером и, естественно, заполненный водой. Единственным входом служил подвесной мост, удерживаемый толстыми канатами, сплетенными из лиан.
Днем мост обычно опущен, и по обе стороны от проема стоят часовые. Вооружены тяжелыми деревянными мечами с иззубренными лезвиями, лица, грудь и руки раскрашены красной и белой глиной, нанесенной аккуратными спиралями — местный аналог милицейских мундиров.
Заметив Колобкова с телохранителем, они чуть согнули ноги в коленях — чисто формальное приветствие. На полный вариант у них не было ни времени, ни желания.
— Тумбала-по! — рявкнул правый, выпрямившись. — Хо пузари а пузари-по [27]?
— Не такое уж у меня и пузари! — обиделся Петр Иванович, непроизвольно втягивая объемистый живот. — Нормальная упитанность.
— Пак хо-хо моцу? — нахмурился привратник, не поняв ни слова, но на всякий случай переведя меч в боевую позицию. — Лиде а отцуго-табалуга-ахта-дотура-по [28]?
— Геныч, что делать-то? — шепнул Колобков. — Человек старается, по-иностранному разговаривает, а я и ответить ничего не могу… Неудобно как-то получается.
— Человек старается, по-иностранному разговаривает, а я и ответить ничего не могу… Неудобно как-то получается.
— Тумбала-хо о-до [29]! — потребовал привратник, тыкая в Колобкова кончиком меча.
— Тихо ты, папуас! — возмутился тот, отпихивая деревяшку в сторону. — Я терпелив, благороден и красив, но всему есть предел!
— Шеф, может, положить их? — одними губами прошептал Гена. — Вы только кивните, и я этого с деревянным пером вырублю, а второго…
— Ша! — показал ему распальцовку Колобков. — Ты что, очумел, беспредельщик? Мужики при исполнении, на посту стоят! Типа вахтеров. У меня в конторе охрана тоже кого попало не пускает.
— Пашука-пу, музиси [30]? — спросил левый привратник.
— Тумбала-хо-ла-ла Пурут-Фара, сапсим-до-ла-када [31], — приказал правый.
— Видишь, Геннадий, как плохо не знать русского языка, — наставительно заметил Колобков. — Даже поговорить нормально не сможешь ни с кем. Ни с кем!
— Да, сейчас без русского никуда… — согласился телохранитель.
— Кто ж сомневается? Вот пройдет лет тридцать, и весь мир будет Россией, все по-русски говорить будут.
— Шеф, да это нацизм какой-то…
— Может, и нацизм. Зато от чистого сердца.
Поселок Бунтабу по здешним меркам мог считаться даже городом — шестьсот жителей, не считая детей, еще не получивших взрослого имени. Две трети проживают в длинных общинных домах на полсотни человек каждый, остальные — в небольших хижинах. У вождя единственный в поселке каменный дом, почти такой же, как тот, что ныне занимает Туптуга.