Сеня же, идиот великовозрастный, посчитал мою ретираду следствием какого?то нехорошего проступка и принялся допытываться, что же я натворил в этот раз. А когда не нашел никаких следов погрома, то успокоился и влюбленно посмотрел на Ингвину. Дон Жуан длинноклювый!
— Ингвиночка, дров мы натаскали, — нежно прикасаясь к рукаву ее куртки (тьфу, смотреть противно!), проворковал он. — Теперь нужны дальнейшие инструкции, что с телом усопшего делать. Ну, там ритуалы всякие… — Оружие нужно будет на костер положить и еды какой?нибудь, чтобы Хрюмир не голодал на пути в Вальгаллу. Хорошо бы еще коня какого?нибудь, но поскольку у старого мудреца живности не было, придется плюхать ему пешком, — загибала пальцы воительница. — Погребальную речь я прочитаю сама, а вот где нам плакальщиц взять, понятия не имею.
— Ну, по этой части Попов мастак, — усмехнулся Сеня. — Он у нас постоянно скулит…
— Сеня, а ты не оборзел? — входя в главную комнатy, возмутился запорошенный снегом Андрюша. — Это ты кого нытиком обозвал? На себя посмотри лучше. Стоит тебе копейку несчастную потерять, так ты такую истерику закатишь…
— Где ты в наше время копейку видел? — торопливо перебил его Рабинович, не желавший слушать душещипательные подробности о своем характере. — Ладно, уймись. Если уж Хрюмир сможет обойтись без коня, то без плакальщиц перебьется и подавно.
На том и порешили. Собрав со стены все имевшееся в доме оружие, Попов с Ингвиной вытащили его на улицу. Сене с Жомовым выпало транспортировать к последнему пристанищу тело своевременно скончавшегося крокодила. Ни Рабинович, ни Ваня не были в восторге от такой миссии, однако деваться им было некуда. Не мне же, в конце концов, трупы на себе таскать!
Хрюмира уложили на внушительную поленницу из бревен, сверху засыпали оружием и набросали несколько мешков с какой?то снедью. Глядя на это изобилие, я подумал, что эйнхериям в Вальгалле, видимо, на самом деле хорошо живется. Уж если чахлый задохлик Хрюмир после смерти сможет тащить на себе такую гору припасов и амуниции, то он попросту должен был восторженно прыгать, будто двухнедельный щенок около мамкиной сиськи, оттого что стал здоровым и сильным. А четверо путешественников, окончив приготовления, запалили погребальный костер с четырех сторон. Ветер на это время почему?то стих, но, едва занялись бревна, задул с новой силой, раздувая до небес жаркие языки пламени. Мне даже в сторону пришлось отскочить, чтобы не опалить шкуру!
— Это хорошая примета, — со знанием дела пояснила Ингвина. — Если Один приказывает ветру помочь быстрее сжечь тело, значит, он благоволит к погибшему воину и жаждет быстрее увидеть его в Вальгалле. — Угу. Или просто так страстно желает избавиться от наглого колдуна, что даже прах его на сотни верст раскидать хочет, — буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал:
— Это хорошо. Что же, читай, благородная воительница, свою погребальную речь. — Да, уже пора, — кивнула головой Ингвина и заговорила нараспев:
— Вот и настала последняя минута прощания с человеком, чье благочестие было известно за многие километры вокруг. Он был праведником и никому не желал зла, поэтому прошу я господа бога нашего, Иисуса Христа… Мамочки! — Воительница так вытаращила глаза, словно пыталась рассмотреть свой вышедший из?под контроля язык. Несколько секунд мы тоже оторопело смотрели на нее, но девица быстро взяла себя в руки и попробовала начать по новой. И опять получилось что?то явно не то.
— Хари Кришна, хари Рама! — завопила она и тут же зажала себе рот обоими руками. Из глаз воительницы были готовы брызнуть настоящие женские слезы. Но, к моему величайшему сожалению, ледышка не растаяла. Она лишь плотно стиснула зубы и, почти не раскрывая рта, пробормотала:
— Один, заклинаю тебя именем твоей матери Бестлы и твоего предка Бури, прими сего доблестного воителя в дом своих сынов.
Она лишь плотно стиснула зубы и, почти не раскрывая рта, пробормотала:
— Один, заклинаю тебя именем твоей матери Бестлы и твоего предка Бури, прими сего доблестного воителя в дом своих сынов. Накорми, напои и выдели подобающее ему место. — Удовлетворенно кивнув головой, девушка продолжила, Уже громче:
— Ибо умер благородный Хрюмир, как и подобает воину, от меча. И свидетелями его достойной смерти были, без сомнения, благородные Сеннинг Робинсен, Победитель етунов (ага, у Сени новая кличка!), Ивар Жомовсен, Железный кулак (башка у него железная!) и Анддаль Поповсен, Разрыватель чудовищ (уж, если он чего и «Разрыватель», то только туалетной бумаги!). О чем они и готовы, о Повелитель воинов, свидетельствовать пред тобою.
— Ага! Только дай до тебя добраться, — вновь буркнул себе под нос Рабинович, а вслух сказал:
— Аминь! А теперь пойдемте в дом и помянем усопшего, чем Один послал.
В этот момент все отвернулись от пепелища и я смотрел на него один, не в силах оторвать взгляда от завораживающего танца языков пламени, единственным недостатком которых был их цвет — огненно?рыжий, в тон шевелюре ненавистного мне Дядюшки Лиса! И может быть, от того, что я подумал об этом лживом бандите, или просто из?за усталости глаз, но в этот момент я увидел совершенно отчетливо над костром, в клубах дыма, самодовольно ухмыляющуюся морду Хрюмира. Клянусь мозговой косточкой, что спрятана у меня в отделе! Поминальный ужин по отбывшему в Вальгаллу Хрюмиру был пересыщен песнями, плясками и пошлыми бородатыми анекдотами в исполнении бесподобного Вани Жомова. То есть проходил строго в соответствии с обычаями викингов. Причем ближе к его окончанию я заметил наличие некоего разделения труда. Жомов, как я уже говорил, травил анекдоты, но при этом умудрялся без остановки пить хрюмировскую бражку и не закусывать. Андрюша, наоборот, поглощал запасы карлика с необыкновенной быстротой, изредка подбрасывая съедобные куски нам с Юрынычем. Поначалу он и от Вани не отставал в поглощении выпивки, но под конец, почувствовав, что третий раз проносит кусок мяса мимо рта, решил сбавить обороты. А мой Сеня в меру ел, в меру пил, но совсем без меры пожирал глазами смазливую валькирию.