Это мои мысли?
Мои?
Эй, подружка, скажи: я, и в самом деле, ОБ ЭТОМ думаю?
Жду ответа, но внутри и снаружи меня тишина остается нетронутой.
Куда делась Мантия? Она никогда не спит и никуда не уходит. Почему же я не слышу ее голоса? Что случилось? Может, мне снится кошмар?
Сжимаю кулак так плотно, что ногти вонзаются в ладонь. Нет, не сплю. Но и проснувшимся себя не чувствую. Словно легкая, но мутная кисея опутала мысли и ощущения: вроде и вижу мир вокруг, но не нахожу в его облике привычных очертаний. И девица рядом…
Пухлые губы приоткрылись: Ирм облизнулась во сне. А мне вдруг захотелось впиться в эти бледные лепестки. Зубами. Так захотелось, что правая рука потянулась и…
Я остановился в самое последнее мгновение и то, только потому, что увидел, как под кожей на тыльной стороне ладони взбухают черные прожилки, а тело вдруг охватила дрожь, словно кровь начала двигаться прыжками.
Не думая уже о покое или беспокойстве спящего ребенка, я судорожно покинул постель и выскочил в коридор, даже не накинув на плечи куртку. Пусть бегать по Дому в одной рубашке и штанах прохладно, но ни за какие блага не вернусь туда, где в ворохе покрывал нежится невинное дитя. Ни за что! Потому что, если вернусь, о невинности Ирм можно будет забыть.
Что со мной? Да, девушка мила, но разве это повод подминать ее под себя? Встречал я красавиц и соблазнительнее, и искуснее, что немаловажно. Взять хотя бы мою знакомую йисини… Но меня потянуло к несчастному ребенку. Почему?
ПО-ЧЕ-МУ?
Рука кажется опущенной в жидкий огонь, и пламя распространяется по телу, а сознание словно превратилось в лед, сверкающий бликами негодующего вопроса: зачем я остановился?
Действительно, зачем? Никто не смеет встать на моем пути. Из страха? Пусть. Умирать раньше срока — мало кем призываемая участь. Я могу позволить себе абсолютно все: сломать, разбить, уничтожить. Неважно, мертвый предмет или чужую жизнь: для меня не существует запретов.
Неважно, мертвый предмет или чужую жизнь: для меня не существует запретов. В моих руках умильно урчат и вседозволенность, и безнаказанность. Многие ошибочно полагают эти понятия равнозначными, но я знаю: дела обстоят несколько иначе.
Вседозволенность — возможность поступать без оглядки на мнение других. Отсутствие ограничений в чем бы то ни было. Как раз мой случай, потому что разрушению невозможно установить границы. Единственный путь борьбы с ним — создавать новое быстрее, чем исчезает старое. Правда, возникает другая трудность: процесс творения, как правило, требует по сравнению с процессом уничтожения куда более существенных приложений и Силы, и прочих полезных вещей. Он требует участия и разума, и сердца. А разрушать можно и с пустой головой, лишь бы в груди клокотала ненависть! Вот, как сейчас… Зачем я их послушался? Зачем задействовал свою волю в деле усмирения Пустоты? Трачу себя на сущую ерунду, когда все остальные наслаждаются незаслуженным покоем! И это притом, что никто и ничто не способно меня наказать…
Так не должно быть! Хватит платить по чужим счетам! Я могу делать все, что мне угодно? Да! Так что мешает пойти в комнату и получить достойную плату за свои труды? Шадд’а-раф задолжал мне, его сын — тоже. Пожалуй, одной Ирм будет маловато: надо потребовать еще пару-тройку девиц. И никто не посмеет меня упрекнуть! Никто не сумеет наказать! Потому что в полной мере я наделен и безнаказанностью — даром, позволяющим не платить за проступки. Я не стою НАД миром, как мои родичи: я могу сжать его в кулаке и…
Вдох замер, останавливая глоток воздуха в клетке груди.
Сжать. Пальцами, которые не всегда меня слушаются, но в этот раз не смогут прекословить своему господину. Стиснуть. Сдавить.
И что дальше? Остаться на пепелище? Одному? Теперь уже точно — одному? Это ощущение будет не новым и не пугающим, но… Сейчас я могу хотя бы подглядывать, в узенькую замочную скважину, как и чем живет мир. А если дам себе волю, даже подглядеть будет не за кем. Очень долгое время. Целую вечность. Я проживу столько? Даже если проживу, сойду с ума от скуки.
Черная сеть прожилок на руке бледнеет, словно втягиваясь вглубь.
Я обладаю могуществом, это верно. Но любая власть хороша только в том случае, если есть, над кем властвовать. А после демонстрации моей «силы» свидетелей и покорившихся не остается. И никто не будет, корчась от страха, петь мне хвалу. Никто не признает мое величие. Так есть ли смысл разбрасываться могуществом по пустякам? Даже таким приятным, как соблазнительная девица в постели? Уж это дитя, совершенно точно, ничего не поймет…
Обхватываю плечи руками. Надо же, совсем замерз. Сколько вот так сижу на нижней ступеньки лестницы, спускающейся в холл со второго этажа? Час? Два? Огромный витраж окна пропускает через себя лунный свет, но самой Ка-Йи не видно, и установить точное время не представляется возможным. Бр-р-р-р-р! Надо было хоть плащ захватить.
— Не спится?
Знакомый голос. Но что здесь делает…
Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с кузеном.
Облик не искусанного житейскими соблазнами юноши, медовый водопад волос и ярко-зеленые глаза — это Ксаррон, собственной персоной. Отпрыск Тилирит, такой же надоедливый, бесцеремонный и мудрый, как моя тетушка. Такой же необходимый. Иногда.