Беру щепоть ее пальцев своими и подношу ко рту. Аромат дыни бьет в ноздри, кружа голову, а вязкая сладость обволакивает язык, который сначала осторожно, а потом все смелее и смелее слизывает с чужой кожи сладкий сок.
— Ай-тай, какой внимательный мальчик: знает, как доставить старой женщине удовольствие! — Довольно щурится Навигатор, и я отвечаю:
Со вздохом, в котором все же больше света, чем сумерек, она берет еще один ломтик дыни и теперь уже отправляет его себе в рот, дразняще облизывая пальцы.
— Не искушайте меня, h’anu, и не заставляйте забыть о разнице между нами!
— В чем же разница? Ты — мужчина, я — женщина, а боги не создают одно без другого, и значит мы — лишь половинки целого.
— В другое время я непременно сделал бы все, чтобы снова и снова видеть улыбку в ваших глазах, h’anu, но я не принадлежу себе.
Она лукаво покачала головой:
— Ай-тай, какой совестливый мальчик, совсем как один мой знакомый. Только он не терпит сладости: ему бы с тобой повстречаться, да поучиться, как надлежит вести себя со зрелыми женщинами… Что ж, раз ты не можешь принадлежать себе, то на четверть часа я стану твоей госпожой. Нет, я не буду требовать сверх того, что уже получила, услышав давно забытые строки… Но если ты вспомнишь еще несколько четверостиший Иль-Хайина, я буду твоей должницей. Всю оставшуюся жизнь.
— Неужели рядом с h’anu нет того, кто мог бы услаждать ее слух?
— А кто усладит все остальное? — Хохотнула Навигатор. — И что ты заладил: «h’anu», да «h’anu». С рождения я ношу имя Амира. Называй меня только так.
— Как пожелает прекрасная госпожа.
— Справьтесь у хозяина сего благословенного места, найдется ли в его погребах вино моей родины, — велела она одной из стражниц, возвращаясь на подушки. — Я хочу вспомнить терпкую сладость Юга!
— Она всегда в вашем сердце, госпожа Амира. К тому же…
Каких бы щедрых благ ни принимал я в дар,
В больном плену каких ни побывал бы чар,
Для сердца моего, испившего все чаши,
Нет сладости иной, чем милых губ нектар!
— Ай-тай, ты смущаешь мой покой своими речами, мальчик! Как нехорошо!
— Говорят, что покой сродни смерти, а значит, лишь пока кровь в наших жилах кипит, мы живы.
— И она будет кипеть еще сильнее, как только мы разогреем ее вином… Да сколько же можно ходить?
***
Спустя час взамен означенной «четверти», я начал уставать от общества громогласной, неутомимой на выдумки и подозрительно развеселившейся Амиры. А ее рассказы о каком-то «нехорошем мальчике», которого она покинула буквально несколько дней назад, существенно меня утомили. С одной стороны, и хорошо, что героем нашего разговора был кто-то неприсутствующий в нашей компании, но с другой, вести осмысленную беседу, не имея представления о ее предмете… По меньшей мере, неудобно. Тем более что в какой-то момент мне стало искренне жаль неизвестного молодого человека, если он вынужден встречаться с Навигатором чаще, чем раз в год. Я мысленно молил о спасении из цепких лап гостеприимной Амиры, и оно пришло. Спасение. Точнее, пришли они.
Когда на пороге комнаты появилась уже заметно округлившаяся фигура Лэни (а узкий корсаж, надетый поверх платья согласно местной моде, только подчеркивал начинающую тяжелеть молоком грудь и выступающий вперед живот), разговор прервался сам собой, потому что началась война взглядов.
Йисини, в чью обязанность входила защита Навигатора, настороженно уставились на незнакомку, да и сама Амира не преминула удивленно и с видимым интересом уделить свое внимание вновь прибывшей. А уж лицо волчицы, которое я видел совершенно четко и ясно, и вовсе изобразило целое представление.
Полукружья бровей рассеянно приподнялись, лиловый взгляд надменно и медленно прополз с одной стражницы на другую, завершил свой путь на громоздкой фигуре Навигатора, кою осмотрел особенно тщательно, а потом уперся в меня и…
Скромно потупив очи (что никак не сочеталось с настроением только что проведенной рекогносцировки), Лэни проворковала:
— Уделит ли господин мгновение драгоценного времени своей недостойной служанке?
— Конечно, — быстро ответил я, выбираясь из подушек. — Сейчас.
Волчица удовлетворенно кивнула, повернулась, гордо вскидывая подбородок, и вышла из комнаты, напоследок полу-фыркнув, полу-тявкнув и ухитрившись вложить в этот звук немаленькую порцию презрения, которое могло относиться в равной степени и ко мне, и к моему случайному окружению, но уверен: предназначалось именно вашему покорному слуге.
— Ай-тай, какой способный мальчик… Славную женщину выбрал, — протянула Амира, лукаво проводив взглядом удаляющуюся Лэни, а я почувствовал, как к щекам начинает приливать кровь.
— Она не моя женщина!
— А вот лгать нехорошо! Если бы она не была твоей, то не смотрела бы на тебя, как на свою собственность, — разумность и умение делать выводы не изменили Навигатору и после нескольких бокалов вина.
— Она не моя! — Интересно, с какой стати я оправдываюсь? Может быть, потому что злюсь? — Она всего лишь из моего Дома!
— Еще скажи, что ребенок в ее чреве не имеет к тебе никакого отношения, — лукаво предложила Амира.
— И ребенок…
Хм. Сказать, что совсем уж не имеет, не могу: в конце концов, с Боргом Лэни столкнулась исключительно благодаря моим скромным усилиям. Нет, спорить бесполезно и бессмысленно. Еще сочтут трусом, не желающим принимать на себя обязательства… Впрочем, пусть думают, что хотят, а мне следует прежде всего выяснить, что заставило волчицу наведаться в Вэлэссу.