— Что-то странное у нас с Андреем в последнее время творится, — удивился Рабинович. Жомов, соглашаясь, кивнул. — Поп, ты что, с ума сошел? У него же сейчас башка оторвется!
— А что он молчит-то, — вдруг смутился криминалист, выпустил из рук анику-воина и, покраснев, отошел в тень. — Сами тогда допрашивайте, раз вам мои методы не нравятся.
— Во-во, — согласился с ним Жомов. — А ты иди лучше порисуй что-нибудь или какую-нибудь ерунду изобрети. Вроде пятого колеса к телеге, — а затем подошел к ацтеку, только что оставленному в покое, и пнул его берцом по щиколотке. — Будешь говорить или нет?
— Еще один туда же, — возвел очи к небу кинолог. — Жомов, по-твоему, ты чем занимаешься?
— Допрашиваю, — удивился недогадливости друга омоновец. — Но я же ему голову не отрываю.
— Да ну вас всех в Караганду! — простонал Рабинович. — Дурак на дураке едет, дураком погоняет. Уйди. Сам всё узнаю.
Собственно говоря, пленные ацтеки скрывать ничего не собирались. Как только они смогли прийти в себя после недавней обработки «демократизаторами», выложили нее как на духу. Оказалось, что ни Шипинуаль, ни командарм карательного войска к их появлению в тайном убежище отношения не имели. Это жрец Уицилопочтли приказал личной страже тайно следить за пришельцами и, если те попытаются встретиться с повстанцами, схватить и тех, и других, обвинив в предательстве. Ацтеки проследили ментов со спутниками до входа в тайное убежище, а потом долго не могли найти скрытую дверь. И, лишь догадавшись, что несколько вооруженных тольтеков битый час стоят у каменной панели не просто так, слуги жреца сообразили, где находится вход в тайное убежище. Ну а потом, как говорится, встретились два одиночества… Ладно, пусть не два! Скажем так, штук пятьдесят. Но смысла это не меняет!
Уичаан, присутствовавший на этом допросе, сразу извинился перед ментами за свои беспочвенные подозрения и тут же предложил предать всех пленных смерти на жертвенном алтаре. На что получил от Сени точно такой же отказ, какого недавно был удостоен Шипинуаль, пожелавший такой же участи пленным тольтекам.
— Да что вы, е-мое, не можете жить, чтобы кого-то не зарезать? — взвился кинолог.
— Так мы же не для себя, — пожал плечами вождь. — Это богам силу возвращает только людская кровь. Потому Кецалькоатль и не может открыто выступить против Уицилопочтли. Тому жертв намного больше приносят. Ацтекский бог просто сильнее нашего. Но мы это исправим. После завтрашней победы я ему в жертву десять тысяч человек принесу.
— Я, блин, сейчас тебя самого куда-нибудь принесу! — рявкнул на него Жомов. — Тебе же сказали, чтобы жертв не было, пока мы тут. Ты тупой или просто не понял?
— Да как скажете, — согласился Уичаан. — Вы уйдете, тогда я и буду жертвы богу делать.
— Да оставьте вы их в покое. Их не переделать! — вмешался в разговор Попов. — Всё равно, стоит нам убраться отсюда, человеческие жертвоприношения продолжатся. И будут продолжаться, пока Кортес почти всех индейцев в Мезоамерике не перебьет.
— Всё равно, стоит нам убраться отсюда, человеческие жертвоприношения продолжатся. И будут продолжаться, пока Кортес почти всех индейцев в Мезоамерике не перебьет.
— Значит, правильно сделает, — буркнул Жомов.
— Ага. В Европе того времени тоже так считали, — согласился с ним Попов. — Потом, правда, раскаялись, но было уже поздно.
— Ладно, нас это не касается. У нас тут другие дела, — подвел итог бесплодной дискуссии Рабинович. — Забираем с собой этих горе-вояк и возвращаемся в лагерь. А там я лично со жрецом побеседую.
Увести с собой ацтеков российским милиционерам никто не мешал, хотя вождь и его слуги смотрели вслед врагам кровожадно-красноречивыми взглядами. А вот желанию Рабиновича встретиться с ацтекским верховным жрецом не суждено было осуществиться. Тот, едва узнав о позорном поражении высланного вслед чужакам отряда, сослался на то, что нужно подготовить новое место к богослужению, и отбыл из расположения войска, несмотря на непроглядную ночь. Догонять жреца менты, естественно, не стали и, вместо него оторвавшись на Шипинуале и командарме, спокойно отправились спать. Правда, уснуть удалось не сразу, а лишь после того, как Тлале были рассказаны все подробности прогулки по Теотнуакану, но когда девичье любопытство было удовлетворено, утихомирились все и до самого рассвета проспали беспробудным сном.
Утром ацтекские воины, имевшие дурацкую привычку приветствовать очередное возрождение солнца радостными криками, разбудили путешественников. Впрочем, возмущался сим фактом лишь Андрюша Попов. Жомов и так привык рано вставать, а Рабинович, хоть и не выспался, так торопился отыскать волшебную пещеру до того момента, когда вновь соберется тольтекское воинство, что был только благодарен ранней побудке. И ворчание Попова кинолог усилил тем, что не дал времени на нормальный, с точки зрения криминалиста, завтрак. Сеня и сам быстро перекусил, и другим не позволил набивать брюхо. Оставив гвардейцев под командованием Ачитометля и Капелькуаля сторожить имущество, Рабинович с остальными отправился на поиски пещеры.
Неожиданно для Фомы неверующего, в роли которого, как обычно, выступал кинолог, приметы, данные старым тараском, оказались весьма точны. Конечно, друзьям пришлось здорово поблуждать по сельве, окружавшей Теотнуакан, но примерно через полтора часа после начала поисков пещера, ведущая внутрь невысокого холма, была найдена. Несколько секунд вся троица колебалась, раздумывая, вместе нужно входить внутрь, или таинственное существо будет разговаривать только с тем, кто пришел один, но в итоге решили всё же не разделяться и, запалив заранее захваченные из лагеря факелы, в сопровождении Тлалы и Горыныча вошли под низкие своды. Путешественники не успели пройти и десятка шагов по узкому коридору, как оказались в достаточно просторной пещере, дальний конец которой тонул во мраке. И едва они вошли внутрь, как грозный голос произнес: