— Странно, но я почему-то об этой пещере не слышала и даже не представляю, кто из нашего пантеона мог быть столь бескорыстен, — задумчиво проговорила она. — Разве что Шипе-Тотек, покровитель людей? Но он такой болтун, что, сделав хоть одно доброе дело, тут же раструбит о нем на все девять небес.
— Да какая разница, кто он такой. Главное, чтобы помог нам с Кецалькоатлем встретиться, — отмахнулся Рабинович. — Кстати, у меня есть предложение…
Сенина идея была проста, как всё гениальное. Раз уж неизвестный обитатель пещеры выполняет только одно в жизни человека желание, Рабинович предложил тянуть жребий. Один из троих служащих российских сил правопорядка спросит, как встретиться с Кецалькоатлем, а остальные будут действовать по собственному усмотрению. Попов, которому в жребиях почему-то постоянно не везло, с этим не согласился. Заранее посчитав себя обездоленным, на правах, так сказать, первооткрывателя пещеры, он потребовал, чтобы и его желание было удовлетворено. Делать это Рабинович, естественно, отказывался, и спор грозил затянуться на бесконечно долгий срок, если бы не вмешался Ваня Жомов.
— И надо вам из-за такой ерунды скандалить? — устав слушать двух антагонистов, поинтересовался он. — Я про этого Кецальтупатля спрошу, а вы там загадывайте, что хотите. Блин, нашли тоже лампу Аладдина…
— Имя только не перепутай, когда спрашивать будешь! — фыркнул Рабинович.
— А ты мне его на бумажке запиши, — посоветовал омоновец.
— Запишем, — пообещал Попов и, устыдившись собственного корыстолюбия, спросил: — Вань, а тебе неужели ничего не хочется?
— Почему? Хочется! — удивился Жомов. — Выпить вот хочется. Даже от этой дрянной пульке бы не отказался, да только эта морда длинноклювая, — Иван кивнул головой в сторону кинолога, — ни фига не разрешит.
— Выпить вот хочется. Даже от этой дрянной пульке бы не отказался, да только эта морда длинноклювая, — Иван кивнул головой в сторону кинолога, — ни фига не разрешит. Он, видите ли, спасать мир с похмелья не может.
— На себя посмотри, медведь слонообразный, — огрызнулся Рабинович и покосился на Тлалу, с увлечением прислушивающуюся к разговору.
— Да нет, Вань, я не о том, — не обратил внимания на сердитую реплику кинолога Попов. — Неужели тебе чего-нибудь не хочется такого… Ну, глобального, что ли?!
— Это типа мировой революции? — поинтересовался омоновец и пожал плечами. — Нет, не хочется! Вот тещу бы, например, я бы заслал куда подальше, но и это, блин, не выйдет. Ленка расстроится…
— Да ну тебя, Жомов, — осознав бесплодность попыток, махнул на него рукой эксперт. — Недалекий ты какой-то!..
— Конечно, недалекий, — согласился Иван и ткнул кулак под нос Попова. — Во! Видишь, какой недалекий? Враз дотянуться могу.
— Да пошел ты… — отмахнулся от него эксперт и, оттолкнув руку, посмотрел на темнеющее небо. — Сегодня пещеру искать бесполезно. Темнеет уже. Пора ужинать и на ночлег устраиваться.
С этим предложением спорить никто не стал, тем более что и в самом деле на Теотнуакан опускалась ночь. Огромная армия ацтеков, которой, не заори Попов как резаный в самом начале битвы, полагалось быть разгромленной и обращенной в бегство, спокойно устраивалась на ночлег, заняв под бивак почти всё поле между кромкой леса и полуразрушенным Теотнуаканом. Солдаты разводили костры и готовили нехитрый ужин, а разочарованные роспуском пленников жрецы шлялись между ними, выискивая, к чему бы придраться.
Единственными, кроме ментов, конечно, людьми, еще не устроившимися на ночь, была рота гвардейцев Чимальпопоке, под командованием Ачитометля, которая терпеливо ждала, когда омоновец соизволит дать соответствующий приказ. Ваня ждать себя не заставил и зычным голосом приказал устраиваться на ночлег. И только теперь вся троица с удивлением констатировала, что Шипинуаль с Капелькуалем куда-то исчезли. Ну, если первый, скорее всего, находился где-то в лагере ацтекского войска, общаясь с командованием, то вот куда пропал трактирщик, понять не мог никто.
— Ну и хрен с ним, — махнул рукой Рабинович. — Андрюха, готовь ужин один, а я пока прогуляюсь по лагерю, найду Шипинуаля и узнаю, что они дальше собираются делать.
Взяв с собой Мурзика, Сеня направился через лагерь ацтекской армии туда, где рядами белели пирамидальные палатки военачальников и ярко освещался кострами походный алтарь Уицилопочтли. Походным этот алтарь, понятно, был не потому, что ходил сам, хотя тридцати его носильщикам этого бы очень хотелось, а оттого, что на нем по ходу дела справляли богослужения с неизменными жертвоприношениями жрецы грозного бога ацтеков.
Сегодня из-за Сениной принципиальности вместо человеческих жертв богу подарили трех нещипаных куриц, отчего жрецы, естественно, не источали ни малейшего благодушия.
— Благодарите своего Кецалькоатля за то, что Чимальпопоке к вам благоволит, — недовольно проворчал один из жрецов, самый молодой, когда Сеня проходил мимо. — Иначе сегодня сами бы могли оказаться на этом алтаре.
— Тебя пнуть или сам заткнешься? — спокойно поинтересовался Рабинович, успокаивая зарычавшего Мурзика. Молодому жрецу тут же что-то прошептал на ухо один из коллег постарше, и тот, нечленораздельно что-то пробурчав, скрылся за спинами остальных служителей бога.