Впрочем, это всё — лирика, к моему повествованию особого отношения не имеющая.
Есть кошки или нет, а с блохами нам на Земле мириться или воевать теперь придется. Зато вам не придется два часа втолковывать какому-нибудь тупому идиоту, что такое колесо и на кой хрен оно вообще по жизни нужно. А вот нам такое удовольствие испытать довелось сразу, как только мы вышли из каноэ.
— А свежая резьба по дереву, а с пылу с жару, не боится никакого пожару! — завопил какой-то бородатый, татуированный, как и большинство ацтеков, тип, подлетая к нам на бешеной скорости. — Балки потолочные, свежие и прочные. Цельные наличники, ацтекам нетипичные…
— Ша! — осадил мастера омоновец недавно приобретенным у какого-нибудь матроса с затрапезного сухогруза словечком. Потому как Ване чем короче, тем комфортнее. — Андрюха, объясняй.
Ацтек оторопел от такого поворота событий и проникся невольным уважением к человеку, умевшему столь кратко и емко выражать собственные мысли. Мне даже показалось, что мастер подумывает, а не взять ли ему у Вани пару уроков для оптимизации будущей рекламной компании. Например: «С торгаША — два гроША!» Или: «КамыША для шалаША!» Впрочем, времени для того, чтобы принять решение, у мастерового не было, поскольку рядом с ним тут же оказался Попов и ткнул под нос ацтеку недавно изготовленные чертежи повозки в целом и ее деталей в частности.
— И какой придурок вам это нарисовал? — ехидно поинтересовался бородач, выдергивая один листок из рук Андрея. — Кто же так ольмекского носатого Чака, бога солнца, рисует?
В руках ацтека, прежде чем кто-то из моих ментов успел среагировать, невесть откуда появился кусок угля, и он принялся яростно черкать им по листу прямо перед носом у оторопевшего Попова.
— Вот этот иероглиф вообще здесь не нужен. Загиб носа неверно передан. Его вот сюда надо повернуть, — молниеносно черкая по бумаге, вопил ацтек. — А это разве руки? Где вы видели такие руки? Вот так это делается. А теперь добавим символики. Вот…
Прежде чем мастеровой успел пояснить, куда и как он этой самой символики добавит, на его черепушку опустилась карающая десница Жомова. То есть не совсем десница. Скорее, ее неотделимое для любого милиционера продолжение. Попросту говоря, «демократизатор». И я, конечно, понимаю, что бить ацтека по темечку Ванюша совсем не хотел. Он просто собирался отхлестать самовольного мастера по рукам его шаловливым, но тот не вовремя нагнулся чуть ниже к листу бумаги.
— Трындец котенку, — констатировал Попов.
— Ты про этого, что ли? — кивнул омоновец на бездыханного мастера. — Ну извини, блин, я нечаянно. Ну и хрен с ним, пусть лежит. Другого найдем. Или тебе этот конкретный нужен? — Ваня тут же попытался привести ацтека в чувство, пнув его берцом. — Вставай, мужик. Не фига прикидываться.
— Ваня, оставь этого убогого в покое. Впрочем, можешь даже еще разок ему по башке стукнуть, чтобы в следующий раз не самовольничал, — проворчал наш эксперт, поднимая с мостовой изуродованный чертеж. — Полдня работы, и всё псу под хвост… Мурзик, извини.
Вовремя Андрюша поправился, поскольку ни его чертежу, ни корректировкам мастерового аборигена, ни любой другой работе у меня под хвостом делать нечего! Всё, что там должно быть, там и находится. А для остальных вещей найдите надлежащее им применение. Впрочем, на Попова я и не обиделся. Любой бы на его месте расстроился, когда увидел бы, как зверски издеваются над плодами его трудов. Вот я, например, по молодости думал, что Рабинович палку, которую я ему приношу, назло мне обратно выкидывает. Нет бы сказать, что она ему не нужна, так я бы и бегать не стал. Или другую бы палку попросил. Ан нет! Я ему дубину притащу, он меня похвалит, а потом обратно ее выкидывает и требует, чтобы я снова за ней бежал.
Это потом я понял, что швыряние палок — основная забава собаководов, а в детстве злился очень и один раз даже хозяина чуть не покусал.
В общем, на Попова за его слова о том, что у меня под хвостом находиться должно, я не обиделся. Да и трудно на Андрея обижаться, когда его расстроенную физиономию видишь. В такие моменты так и хочется лизнуть его в морду. Дескать, не плачь, дитятко, папка с получки тебе новую игрушку купит, еще игрушечнее этой!
И такие чувства, судя по всему, разделял не я один. Горыныч, увидев святотатственные действия ацтека на величайшем из произведений российского эксперта-криминалиста, решил данную несправедливость устранить, своим, магическим способом удалив с листа сделанные мастером поправки. Сказав, что сейчас всё восстановит, Ахтармерз закрутился на месте, сплетая косичкой все три свои головы. Наш малолетний маг сначала изменил окраску на ярко-лиловую. Затем от него полетели такого же цвета искры вместе с перьями камуфляжа, а кончились все эти манипуляции тем, что лист бумаги с остатками чертежей просто вспыхнул, как порох.
— Ой, простите. Я заклинание перепутал, — растерянно проговорил Горыныч, глядя на оставшуюся от поповского шедевра кучку пепла. — Заклинания реставрации и дистанционной аннигиляции всего-то одним словом и различаются…
— Спасибо, — не слушая его объяснений, обреченно проговорил Андрей.