Кто проснулся утром первым, науке неизвестно. Скорее всего, какой-нибудь драный петух в деревне Кукуевка. Но прислуга во дворце Чимальпопоке вставала с кроватей не намного позже. Одна из таких особей, видимо, решив с утра пораньше убрать из гостиной остатки ночного пиршества, была неприятно удивлена, наткнувшись в дверях на оскаленного Мурзика.
Следом оскалился и невыспавшийся после вчерашнего Рабинович. Запустив в прислугу первым, что попалось под руки, то есть собственным ботинком, Сеня застонал, давая понять, что похмелье ментам тоже не чуждо. Более того, оно для них почти родное.
— Мурзик, принеси попить, — потребовал от пса Сеня. Тот просьбу игнорировал.
— Гад ты, а не пес, — констатировал кинолог. — Тогда разбуди кого-нибудь, кто мне воды за тебя принесет.
Пес и на этот призыв не откликнулся, всем своим видом пытаясь дать понять хозяину, какого он мнения о его умственных способностях. Пришлось Рабиновичу встать самому, констатируя по дороге к ближайшему кувшину, что пульке — дрянь, настоящих друзей в мире не существует, и тот, кто придумал утро, — форменный садист.
Впрочем, стонал Сеня недолго, поскольку сразу вспомнил о вчерашней гостье, и все мысли о том, чтобы продолжать корчить из себя самое обиженное, обездоленное и несчастное существо, тут же вылетели из головы кинолога. А как же иначе? Разве можно добиться расположения девушки, выставив себя перед ней самым беспомощным на свете мужиком?.
. Собственно говоря, и такой вариант не исключался, но Рабиновичу он был не по душе. Поэтому Сеня мигом привел себя в порядок и, позабыв о головной боли, заставил слуг Чимальпопоке навести лоск в гостиной. И к тому моменту, когда Рабинович решил, что пора будить друзей, комната, в которой он провел ночь, сверкала чистотой.
Жомов, привыкший к тому, что утром Рабиновича с постели не сгонишь, страшно удивился, что кинолог в этот раз проснулся раньше его. Подозрительно покосившись на Сеню, омоновец предположил, что его друг и соратник вообще спать не ложился, но дабы не вступать в бесполезные дискуссии с кинологом, вслух озвучивать свои мысли не стал. Вместо этого Ваня вскочил с кровати и умчался принимать водные процедуры во двор замка, где еще вчера заметил бассейн.
Горыныча, которого внезапно проснувшийся педагогический талант омоновца потребовал с детства приучать к зарядке, Ваня взял с собой, оставив на попечение Рабиновича криминалиста. Попову же ранняя побудка по душе не пришлась, и он полчаса отбивался от Сени всем, чем только мог. Пытался даже заорать во весь голос, но Рабинович вовремя задушил этот сердечно-легочный порыв подушкой. И когда Андрюша понял, что спать, не вдыхая воздух, невозможно, а дышать нельзя, если рот забит подушкой, он наконец проснулся.
Похмелье, в отличие от Жомова, Андрюшу мучило в не меньшей степени, чем Рабиновича. Однако сильней похмелья был голод, и криминалист потребовал у друга, устроившего ему столь ранний подъем, чтобы тот немедленно организовал завтрак. Сеня, довольно осклабившись, кивнул на уже накрытый стол, где выпивка, правда, полностью отсутствовала. Впрочем, Попова в данный момент она и не интересовала. Измученный привычным голодом, эксперт-криминалист попытался сразу накинуться на еду, за что получил от ворот поворот. Дескать, пока не проснется единственная в компании дама, за стол никто не сядет.
— Да ты совсем озверел, садист оголтелый! — возмутился Андрей. — А если она до обеда проспит? Мне что, к тому времени с голоду умереть?
— Не умрешь. Зато похудеешь, — отрезал Рабинович. — Тебе это полезно!
Но долго мучиться Попову не пришлось. Еще до того, как Ваня с Горынычем вернулись с зарядки, Тлала выпорхнула из своей комнаты. Не обратив внимания на недовольную физиономию криминалиста, девушка ласково поздоровалась со всеми и, пролепетав что-то насчет своего любимого авокадо, в одну секунду оказалась возле стола. Попов, словно только и ждал этого момента, накинулся на еду, как изголодавшийся в московском зоопарке бабуин на вагон бананов. Правда, фрукты криминалиста не интересовали, и, прежде чем Сеня успел хоть что-то предпринять, Андрюша завладел самым большим куском мяса, и вырвать данный продукт питания из его лап не представлялось возможным.
— О! Харч уже принесли, — обрадовался Жомов, присоединяясь к остальным, и тут же удивленно повел носом из стороны в сторону. — Сеня, я не понял, а где пульке?
— Крысу тебе дохлую в кобуру вместо пистолета, а не пульке, — уведомил друга кинолог. — Всё, с пьянством завязываем, пока Кецалькоатля не найдем.
— А вы Пернатого Змея собрались искать? — встрепенулась богиня, и Сенина проблема разрешилась сама собой. — Возьмите меня с собой. Я давно хочу с этим пройдохой пообщаться. Триста лет его не видела.
Последняя фраза звучала явно не как фигуральное выражение, и Сеня, узнав о возможном возрасте кажущейся совсем юной богини, поперхнулся. Тлала, решив, что кинолог подавился косточкой, принялась хлопать его по спине, и лишь Попов догадался об истинной причине Сениного кашля. Ехидно улыбнувшись, он развел руками в стороны. Дескать, а ты чего хотел? На то они и боги, чтобы по тысяче лет жить.