Он смог выдавить из себя что-то вроде: «Не надо!»
Кровь стекла к локтю и повисла каплей, дрожащей над его рукой. Он пытался качать головой, что-то вроде «нет-нет». Капля сорвалась и расплескалась у него на руке, не тронув гри-гри.
Все его тело будто отпустила судорога.
— У меня сегодня нет терпения, Захария, — сказала я и втерла кровь в плетеную ленту.
Глаза его закатились под лоб, показав белки. Горло издало задушенный звук, руки заскребли по полу. Грудь дернулась, будто он не мог дышать. Из тела вырвался вздох, долгий и мощный, и он затих.
Я проверила пульс — нету. Я срезала гри-гри ножом, взвесила на руке и сунула в карман. Произведение искусства зла.
Лилиан подошла и перевязала мне руку.
— Это временно. Надо будет наложить швы.
Я кивнула и встала на ноги.
— Ты куда? — спросил Эдуард.
— Собрать наше оружие.
Найти Жан-Клода. Но этого я вслух не сказала. Я не думала, что Эдуард меня поймет.
Со мной пошли двое крысолюдов. Ладно. Пусть идут, лишь бы не вмешивались. Филипп все еще корчился в углу. Там я его и оставила.
Я собрала оружие. Повесила автомат через плечо, а обрез взяла в руки. Заряжен на медведя. Я убила тысячелетнего вампира? Нет, не я. Точно нет.
Мы с крысолюдами нашли комнату наказаний. Там стояли шесть гробов. На каждом — освященный крест и серебряные цепи, удерживающие крышку. В третьем гробу был Вилли, спящий так глубоко, будто никогда не проснется. Я его так и оставила, чтобы проснулся ночью и занялся своими делами. Вилли совсем неплохой. А для вампира — лучше и желать нечего.
Все остальные гробы были пусты, только последний еще не был открыт. Я отстегнула цепи и сняла крест. На меня глядел Жан-Клод. В его глазах горел огонь полуночи, он ласково улыбался. У меня мелькнуло видение из первого сна, когда он лежит в гробу, полном крови, и тянется ко мне. Я отступила, и он поднялся из гроба.
Крысолюды с шипением попятились.
— Все в порядке, — сказала я. — Он вроде как на нашей стороне.
Он вышел из гроба, будто после хорошего сна.
— Он вроде как на нашей стороне.
Он вышел из гроба, будто после хорошего сна. Он улыбнулся и протянул мне руку: — Я знал, что вы сможете это сделать, ma petite.
— Ты наглый сукин сын! — Я ткнула его прикладом в живот, а когда он согнулся — как раз настолько, насколько нужно — я двинула ему в челюсть. Он покатился на спину.
— Убирайся из моего мозга!
Он потер лицо и отнял окровавленную руку.
— Метки не снимаются, Анита. Я не могу их забрать.
Я сжимала обрез так, что даже руки заболели. Кровь текла по руке и из раны. Я думала. В какой-то момент я была готова разнести это совершенное лицо. Я этого не сделала. Наверное, потом пожалею.
— Вы хотя бы можете не лезть в мои сны? — спросила я.
— Это я могу. Я прошу у вас прощения, ma petitе.
— Перестаньте меня так называть!
Он пожал плечами. Черные волосы чуть ли не отливали багрянцем в свете факелов. Дух захватывает.
— Перестаньте играть с моим сознанием, Жан-Клод!
— О чем вы говорите?
— Я знаю, что вся эта неземная красота — ловкий трюк. Так что перестаньте.
— Я этого не делаю.
— Что же это значит?
— Когда найдете ответ, Анита, приходите и поговорим.
Я слишком устала для загадок.
— Кем вы себя считаете, что так играете людьми?
— Я новый мастер этого города, — сказал он. Вдруг он оказался рядом со мной, и его пальцы коснулись моей щеки. — И это вы возвели меня на трон.
Я отдернула голову.
— Держитесь от меня подальше, Жан-Клод, какое-то время или, клянусь…
— Вы меня убьете? — сказал он. И он улыбался, он смеялся надо мной!
Я его не застрелила. А еще говорят, что у меня нет чувства юмора.
Я нашла комнату с земляным полом и несколькими неглубокими могилами. Филипп дал мне его туда провести. И только тогда, когда мы стояли и смотрели на свежевзрытую землю, он повернулся ко мне:
— Анита?
— Тише, — сказала я.
— Анита, что происходит?
Он начинал вспоминать. Он будет становиться все более живым ближайшие несколько часов. День или два он будет почти настоящим Филиппом.
— Анита? — позвал он неуверенным голосом. Маленький мальчик, испугавшийся темноты. Он держался за мою руку, и рука его была настоящей. И глаза все те же чистые и карие. — Что здесь происходит?
Я привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. У него была теплая кожа.
— Тебе надо отдохнуть, Филипп. Ты устал.
Он кивнул и повторил:
— Устал.
Я отвела его к мягкой земле. Он лег на нее, и вдруг резко сел, хватая меня за руку и глядя испуганными глазами.
— Обри! Он…
— Обри мертв. Он тебя больше не обидит.
— Мертв? — Он осмотрел свое тело, будто только что его увидел. — Обри меня убил.
Я кивнула:
— Да, Филипп.
— Я боюсь.
Я поддержала его, растирая ему спину мягкими бесполезными круговыми движениями. Он обнял меня, будто никогда не отпустит.
— Анита!
— Тише, тише. Все хорошо, все хорошо.
— Ты хочешь положить меня обратно? — Он отодвинулся, чтобы видеть мое лицо.
— Да, — сказала я.
— Я не хочу умирать.
— Ты уже умер.
Он посмотрел на руки, сжал пальцы.
— Умер? — шепнул он. — Умер? — И лег на свежевскопанную землю. — Положи меня обратно, — попросил он.
И я положила.
К концу его глаза закрылись, лицо обмякло и стало мертвым. Он втянулся в могилу, и его больше не было.