Я вонзила иглу и закрыла глаза, нажимая на поршень. Кол ему в сердце я бы вонзила спокойно, но всадить иглу — от этого у меня шел по спине холодок.
— Анита! — крикнул Эдуард.
Я повернулась и увидела сидящего в гробу Обри. Он держал Эдуарда за горло и медленно поднимал его в воздух.
Обрез остался возле гроба Валентина. Черт! Я вытащила девятимиллиметровый и всадила пулю Обри в лоб. Пуля отбросила его голову назад, но он только улыбнулся и поднял Эдуарда на вытянутых руках, так что ноги его задергались в воздухе.
Я бросилась к обрезу.
Эдуарду приходилось держаться двумя руками, чтобы не задохнуться под собственным весом. Он отпустил одну руку, нащупывая автомат.
Обри перехватил его запястье.
Я схватила обрез, шагнула к ним и выстрелила с расстояния трех футов. Голова Обри взорвалась, кровь и мозг расплескались по стене. Руки его опустили Эдуарда на пол, но не разжались. Эдуард отрывисто дышал. Правая рука вампира дергалась у него на горле, пальцы впивались в трахею.
Мне пришлось обойти Эдуарда, чтобы выстрелить в грудь. Заряд вырвал сердце и почти всю левую сторону груди. Левая рука повисла на нитях кости и ткани. Труп рухнул обратно в гроб.
Эдуард упал на колени, задыхаясь и кашляя.
— Кивни, если можешь дышать, Эдуард, — сказала я. Хотя если Обри раздавил ему трахею, не знаю, что я могла бы сделать. Может быть, бежать и звать на помощь крысодоктора Лилиан.
Эдуард кивнул. Лицо его было багрово-красным, но дышать он мог.
В ушах еще звенело эхо выстрелов в каменных стенах. Вот тебе и фактор внезапности. Вот тебе и нитрат серебра. Я передернула затвор, загнав еще два патрона, подошла к гробу Валентина и разнесла ему голову в клочья.
Вот теперь он мертв. Эдуард, шатаясь, поднялся на ноги. И хрипло спросил:
— Сколько лет было вот этому?
— За пятьсот, — ответила я.
Он проглотил слюну, поморщившись от боли.
— А, черт.
— Я не собираюсь колоть шприцами Николаос, — заявила я.
Он полыхнул на меня взглядом, все еще наполовину привалившись к гробу Обри.
Я повернулась к пятому гробу. Его мы, не сговариваясь, оставили напоследок. Он стоял у дальней стены. Изящный белый гроб, слишком маленький для взрослого. Пламя свечей отражалось от резьбы на крышке.
У меня был соблазн стрелять прямо сквозь гроб, но надо было ее увидеть. Надо смотреть, во что стреляешь. Сердце снова заколотилось у горла, грудь стиснуло. Она — мастер вампиров. Их убивать, даже днем — занятие рискованное. Их взгляд может тебя заставить оцепенеть еще до заката. Ментальная сила. Голос. Колоссальная сила. А Николаос была сильнее всего, что я в жизни видела. Но у меня есть освященный крест. Все будет в порядке. Да, но слишком много у меня забирали крестов, чтобы я чувствовала себя вполне надежно. Ну, ладно. Я попыталась поднять крышку одной рукой, но она была тяжелой и не была сбалансирована так, чтобы легко открывалась, как у современных гробов.
— Эдуард, ты можешь подойти мне помочь? Или ты все еще заново учишься дышать?
Он подошел. Его лицо почти вернулось к нормальному цвету. Он взялся за крышку, и я навела обрез. Он нажал, и крышка съехала в сторону. Она была без петель.
— Блин! — сказала я.
Гроб был пуст.
— Вы меня ищете? — произнес высокий мелодичный голос от двери. — Не двигаться. Так, кажется, надо говорить? Вы у нас на мушке.
— Я бы не советовал вам хвататься за оружие, — сказал Бурхард.
Я глянула на Эдуарда и увидела, что его руки находятся близко к автомату, но недостаточно близко. Лицо его было непроницаемым, спокойным, нормальным. Как на воскресной прогулке. Я была так напугана, что чувствовала в горле вкус собственной желчи. Мы переглянулись и подняли руки.
— Медленно повернитесь, — сказал Бурхард.
Мы повернулись.
Он держал какую-то полуавтоматическую винтовку. Я не такой фанат оружия, как Эдуард, поэтому не узнала страну и систему, но поняла, что она делает большие дырки. За спиной у него торчала рукоятка меча. Настоящего меча, честное скаутское.
Рядом с ним стоял Захария, держа пистолет. Держал он его двумя руками, напряженно. У него тоже не был особенно довольный вид.
Бурхард держал винтовку так, будто с ней родился.
— Будьте добры, бросить оружие и положить руки на голову, сплетя пальцы.
Мы сделали, как он сказал. Эдуард бросил автомат, а я обрез. У нас было еще много другого оружия.
Николаос отступила в сторону. Лицо у нее было холодное и разгневанное. Когда она заговорила, голос ее заполнил комнату.
— Я старше, чем вы можете себе даже представить. И вы думали, что свет дня может удержать меня в гробу? После тысячи лет?
Она вошла в комнату, тщательно следя, чтобы не встать между нами и Бурхардом, взглянула на то, что осталось в гробах.
— Ты за это заплатишь, аниматор. — Она улыбнулась, и я никогда не видала улыбки, где было бы столько зла. — Отбери у них остальное оружие, Бурхард, а потом мы займемся аниматором.
Они встали перед нами, но не слишком близко.
— Встаньте к стене, аниматор, — приказал Бурхард. — Захария, если мужчина шевельнется — застрели его.
Бурхард толкнул меня к стене и обыскал очень тщательно. Он не заглядывал в зубы и не заставлял меня снять штаны, но близко к тому. Он нашел все, что у меня с собой было. Даже короткоствольник. Мой крест он засунул себе в карман. Может быть, надо было сделать крест татуировку? Вряд ли бы это помогло.