— Не нравится мне это, Анита.
Меня это все тоже не вдохновляло, но…
— Дадим ему еще пятнадцать минут. Если он не появится, мы уезжаем.
Эдуард оглядел открытую местность.
— Здесь с укрытиями не очень хорошо.
— Я не думаю, что нам надо опасаться снайперов.
— Ты же говорила, что в тебя кто-то стрелял?
Я кивнула. Он был прав. У меня руки стали покрываться гусиной кожей. Ветер раздул дыру в тучах, и туда полился лунный свет. Вдалеке серебром вспыхнуло небольшое строение.
— Что это? — спросил Эдуард.
— Сарай смотрителей. Или ты думают, что трава сама себя косит.
— Я вообще об этом не думал, — сказал он.
Облака накатили снова и погрузили кладбище в черноту. Все превратилось в неясные силуэты; белый мрамор, казалось, светится собственным светом.
Раздался скрежет когтей по металлу. Я резко обернулась. На крыше моей машины сидел гуль. Он был голый и был похож на человека, раздетого догола и окаченного светло-серой краской, почти металлической. Но зубы, эти ногти на руках и ногах — длинные и черные кривые когти… Глаза горели багрянцем.
Эдуард пододвинулся ко мне с пистолетом в руке.
— Что он здесь делает? — спросил Эдуард.
— Не знаю. — Я махнула свободной рукой и крикнула: — Вон!
Он пригнулся, пристально глядя на меня. Гули — трусы; на здоровых людей они не нападают. Я сделала к нему два шага.
— Пошел вон! Брысь!
От любого проявления силы эта мерзость удирает во все лопатки. Этот остался сидеть. Я попятилась.
— Эдуард, — тихо сказала я.
— Да?
— Я не чуяла гулей на этом кладбище.
— Значит, ты одного пропустила.
— Одиноких гулей не бывает. Они ходят стаями. И их не пропустить. От них идет что-то вроде психической вони. Воняет злом.
— Анита. — Голос Эдуарда был нормален и тих, но нет, не нормален. Я обернулась и увидела у нас за спиной еще двух гулей.
Мы стояли почти спина к спине, наставив пистолеты.
— Я видела результаты нападения гулей на этой неделе. Убили здорового человека, притом на кладбище, где гулей нет.
— Картина кажется знакомой, — сказал он.
— Ага. Пули их не убивают.
— Я знаю. Чего они ждут?
— Думаю, набираются храбрости.
— Они ждут меня, — сказал голос.
Из-за ствола дерева вышел Захария. Он улыбался.
Боюсь, челюсть у меня отвисла до земли. Может быть, от этого он и улыбался. Теперь я все знала. Он не убивал людей, чтобы насытить свой гри-гри. Он убивал вампиров. Тереза его пытала, потому она и стала очередной жертвой. Но оставались еще вопросы, и серьезные.
Эдуард бросил взгляд на меня и снова на Захарию.
— Кто это? — спросил он.
— Убийца вампиров, я полагаю, — ответила я.
Захария слегка поклонился. Гуль терся у его ноги, и он погладил его по почти лысой голове.
— Когда ты догадалась?
— Только сейчас. Я в этом году слабо соображаю.
Тут он поморщился.
— Я считал, что ты догадаешься рано или поздно.
— Потому ты и уничтожил разум свидетеля зомби. Чтобы спасти себя.
— Мне повезло, что Николаос меня поставила допрашивать этого человека.
При этих словах он улыбнулся.
— Это уж точно, — согласилась я, — А как ты послал этого с двумя укусами пристрелить меня в церкви?
— Это было просто. Я ему сказал, что это приказ Николаос.
Конечно же.
— А как ты привел гулей с их кладбища? Почему они тебе повинуются?
— Ты знаешь теорию, что если закопать на кладбище аниматора, возникают гули.
— Ага.
— Когда я поднялся из могилы, они поднялись со мной, и они мои. Мои.
Я посмотрела на этих тварей и увидела, что их стало больше. Не меньше двадцати. Большая стая.
— Так ты говоришь, что именно так возникают гули. — Я покачала головой. Учитывая, сколько есть гулей, на это не хватит аниматоров всего мира.
— Я об этом думал, — ответил он. — Я думаю, чем больше ты поднимешь на кладбище зомби, тем больше шансов получить гуля.
— Ты считаешь, что эффект накапливается?
— Именно так.
Я хотел это обсудить с каким-нибудь коллегой, но ты же видишь, в чем тут проблема.
— Вижу, — сказала я. — Для профессионального разговора тебе сначала пришлось бы сказать, кто ты такой и что ты сделал.
Эдуард выстрелил без предупреждения. Пуля попала Захарии в грудь и развернула его. Он упал лицом вниз; гули застыли. Потом Захария приподнялся на локтях. Он встал с небольшой помощью заботливых гулей.
— Камень и палка сломают мне кость, но пуля не тронет меня.
— Великолепно, комедиант! — сказала я.
Эдуард выстрелил снова, но Захария нырнул за ствол дерева. Оттуда он позвал:
— Только не стреляйте мне в голову. Я не знаю, что случится, если вы мне всадите пулю в мозг.
— Давай узнаем, — предложил Эдуард.
— Прощай, Анита. Я не останусь смотреть.
И он ушел, окруженный группой гулей. Он пригнулся в середине, я думаю, прячась от пули в мозг, но целую минуту я его не видела.
Еще два гуля вышли из-за машины, пригибаясь на гравийной дорожке. Один из них был женщиной, и на ней еще болтались клочья одежды.
— Надо им что-то показать, чего они боятся, — сказал Эдуард. Я ощутила его движение, и пистолет его выстрелил дважды. Ночь заполнил высокий пищащий визг. Гуль с моей машины спрыгнул на землю и спрятался. Но со всех сторон перли еще гули. Не менее пятнадцати были готовы вступить с нами в игру.
Я выстрелила и попала в одного из них. Он упал на бок и покатился по траве, завизжав, как раненый кролик. Жалобный и животный звук.