— Она убила Филиппа.
Он очень внимательно смотрел в мое лицо.
— Говори дальше.
— Она укусила меня. Думаю, она хочет сделать из меня личного слугу.
Он спрятал пистолет в кобуру и подошел ко мне. Повернув мою голову в сторону, он рассмотрел рану.
— Тебе надо вычистить укус. Это будет чертовски больно.
— Знаю. Ты мне поможешь?
— Конечно. — Улыбка его чуть погасла. — Вот я пришел, чтобы причинить тебе боль в обмен на информацию. А теперь ты сама просишь налить тебе кислоту в рану.
— Святую воду.
— Ощущение одинаковое, — возразил он.
К сожалению, он был прав.
41
Я сидела, прижавшись спиной к холодной эмали ванны. Спереди и сбоку ко мне прилипла мокрая блузка. Эдуард стоял возле меня на коленях, держа в руке полупустую бутылку святой воды. Это была уже третья. А стошнило меня только один раз. Похвально.
Мы начали с того, что я села на край водостока. Но долго не высидела. Я дергалась, вопила и хныкала. Я называла Эдуарда сукиным сыном. Он на меня за это зла не держал.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он с абсолютно бесстрастным лицом.
Я полыхнула на него сердитым взглядом:
— Как будто мне в горло впихнули раскаленный нож.
— Я в том смысле, что не хочешь ли ты прерваться и отдохнуть?
Я набрала побольше воздуху.
— Нет. Я хочу ее очистить, Эдуард. Полностью.
Он покачал головой, почти улыбаясь.
— Ты же знаешь, обычно эта процедура занимает несколько дней.
— Да, — ответила я.
— Но ты хочешь сделать все за один марафонский сеанс?
Глаза его смотрели ровно, будто вопрос был гораздо более важен, чем казался.
Я отвернулась от его испытующего взгляда. Как раз сейчас я не хотела, чтобы на меня смотрели.
— У меня нет этих дней. Мне нужно очистить эту рану до заката.
— Потому что Николаос придет к тебе снова, — сказал он.
— Да.
— И если не очистить первую рану, у нее будет над тобой власть.
Я снова сделала глубокий вдох, хотя и прерывистый.
— Да.
— Даже если мы очистим рану, она все равно сможет тебя призвать. Если она так сильна, как ты говоришь.
— Она даже еще сильнее. — Я обтерла руки о джинсы.
— Ты думаешь, Николаос сможет повернуть меня против тебя, даже если мы очистим рану?
Я посмотрела на него, надеясь, что смогу прочесть выражение его лица.
Он смотрел на меня сверху.
— Мы, вампироборцы, иногда рискуем.
— Ты не сказал «нет», — заметила я.
Он чуть заметно улыбнулся.
— «Да» я тоже не сказал.
Отлично. Эдуард тоже не знает.
— Давай лей еще, пока я не потеряла присутствия духа.
Тут он улыбнулся, сверкнув глазами.
— Его ты никогда не потеряешь. Жизнь — возможно, присутствия духа никогда.
Это был комплимент, и так он и был задуман.
— Спасибо.
Он положил руку мне на плечо, и я отвернулась. Сердце колотилось в горле, в голове отдавался пульс. Я хотела бежать, вырваться, завопить, но должна была сидеть и дать ему делать мне больно. Терпеть этого не могу. В детстве мне можно было сделать укол только вдвоем. Один держал шприц, а другой — меня.
Теперь я держала себя сама. Если Николаос укусит меня второй раз, я наверняка сделаю все, что она захочет. Даже убью. Я уже видела такое, а тот вампир был детской игрушкой по сравнению с мастером.
Вода полилась на кожу и попала в укус, как расплавленное золото, пропуская боль от ожога через все тело. Она разъедала кожу и кости. Убивала. Уничтожала.
Я взвизгнула. Не могла удержаться. Слишком сильная боль. Убежать нельзя. Приходится вопить.
Я лежала па полу, прижимаясь щекой к прохладе пола, дыша короткими, голодными вдохами.
— Дыши медленнее, Анита. У тебя гипервентиляция. Дыши легко и медленно, или ты потеряешь сознание.
Я открыла рот и сделала глубокий вдох. Воздух обдирал и жег горло. Я закашлялась. В голове было пусто и слегка тошнило, когда я смогла вдохнуть снова, но я не отключилась. Тысяча очков в мою пользу.
Эдуарду пришлось почти лечь на пол, чтобы приблизить свое лицо к моему.
— Ты меня слышишь?
— Да, — смогла выговорить я.
— Отлично. Сейчас я попробую приложить к укусу крест. Ты согласна или считаешь, что это слишком рано?
Если он недостаточно очистил рану святой водой, крест меня обожжет, и останется свежий шрам. Я уже и так проявила храбрости куда больше, чем требовал долг. Больше играть в эту игру мне не хотелось. Я открыла рот, чтобы сказать «нет», и произнесла:
— Давай.
А, черт. Кажется, я опять проявляю храбрость.
Цепочка шелестела и позвякивала в руках Эдуарда.
— Ты готова?
— Нет!
— Да давай же, черт тебя дери!
Он так и сделал. Крест прижался к моей коже, холодный металл, без ожога, без дыма, без шипения плоти, без боли.
Крест прижался к моей коже, холодный металл, без ожога, без дыма, без шипения плоти, без боли. Я была чиста — по крайней мере, как до укуса.
Он держал распятие перед моим лицом. Я схватила его и сжала, пока не задрожала рука. Это не заняло много времени. Из глаз у меня выступили слезы. Я не плакала. Это просто от изнеможения.
— Можешь сесть? — спросил он.
Я кивнула и заставила себя сесть, прислоняясь к ванне.
— Встать можешь? — спросил он.
Я подумала и решила, что нет. Тело ломило дрожью, слабостью, тошнотой.
— Только с твоей помощью.
Он присел возле меня, подложил руку мне под плечи, другую под колени и поднял. Одним плавным и легким движением.