— Что же это было такое, что убило вампира?
Снова трясение головы, туда-сюда, туда-сюда. Он открыл рот, но не издал ни звука. Казалось, слова застревают у него в горле, будто ему глотку заткнули бумагой.
— Не могу!
— Что значит «не могу»? — Захария подскочил к нему и дал пощечину. Зомби вскинул руки, закрывая голову.
— Ты… мне… будешь… отвечать!
Каждое слово сопровождалось пощечиной.
Зомби упал на колени и заплакал.
— Не могу!
— Отвечай, черт тебя дери!
Захария стал пинать зомби ногами, и тот покатился, свернувшись в тугой ком.
— Хватит! — Я подошла к ним. — Хватит!
Он последний раз пнул зомби и резко обернулся ко мне.
— Это мой зомби! Что захочу, то с ним и сделаю!
— Это был когда-то человек. Он заслуживает хоть какого-то уважения.
Я склонилась над плачущим зомби. И почувствовала, как навис надо мной Захария.
— Оставь ее в покое пока что, — велела Николаос.
Он стоял надомной, как разозленная тень. Я взяла зомби за локоть. Он дернулся.
— Все хорошо. Все хорошо. Я тебе не буду делать больно.
Не буду делать больно. Он убил себя, чтобы ускользнуть. Но даже могила оказалась ненадежным убежищем. До этой ночи я могла бы сказать, что ни один аниматор не поднимет мертвого для подобной цели. Иногда оказывается, что мир хуже, чем ты о нем думаешь.
Мне пришлось оторвать руки зомби от лица и повернуть его к себе. Одного взгляда хватило. Темные глаза невероятно расширились и были полны страхом, бескрайним страхом. Изо рта бежала тонкая струйка слюны.
Я покачала головой и встала.
— Ты его сломал.
— Чертовски верно. Ни один проклятый зомби не смеет меня дурачить. Он будет отвечать.
Я резко повернулась и поглядела в разозленные глаза.
— Ты не понял? Ты сломал его сознание.
— У зомби нет сознания!
— Верно, нет. Все, что у них есть, и то очень ненадолго, — это память о том, кем они были. Если с ними хорошо обращаться, они могут сохранять личность неделю или дней десять, но этот…
— Я показала на зомби и повернулась к Николаос. — Жестокое обращение ускоряет процесс. Шок разрушает память начисто.
— Что ты хочешь сказать, аниматор?
— Этот садист, — я ткнула пальцем в сторону Захарии, — разрушил сознание зомби. Он не будет уже отвечать ни на какие вопросы. Никому и никогда.
Николаос повернулась бледной бурей. Глаза ее стали, синим стеклом. Ее слова наполнили зал мягким огнем.
— Ах ты самоуверенный…
По ее телу прошла дрожь — от ножек в туфельках до длинных белокурых волос. Я ждала, что сейчас займется и заполыхает ее кресло от жара ее гнева.
Злость сорвала маску девочки-куколки. Кости распирали бумажно-белую кожу. Руки с согнутыми когтями хватали воздух. Одна из них вцепилась в подлокотник, дерево запищало и треснуло. Звук отдался от стен эхом. Голос Николаос жег кожу как огонь.
— Убирайся отсюда, пока я тебя не убила. Женщину отведи к ее машине и проследи, чтобы с ней ничего не случилось. Если подведешь меня еще раз, в малом или большом, я перерву тебе глотку и дети мои будут купаться под струей твоей крови.
Живописно. Несколько мелодраматично, но живописно. Вслух я этого не сказала. Черт меня побери, я даже дышать боялась, чтобы не привлечь ее внимания. Ей только и нужен был повод.
Захария понял это не хуже меня. Он поклонился, не сводя глаз с ее лица, потом, не говоря ни слова, повернулся и пошел к дверце. Он шел неспешно, будто смерть не сверлила дыры взглядом в его спине. У открытой дверцы он остановился и сделал приглашающий жест, предлагающий мне пройти первой. Я посмотрела на Жан-Клода, стоящего там, где она его остановила. Я же не попросила гарантий безопасности Кэтрин — случая не представилось. Все так быстро произошло… Я открыла рот, Жан-Клод, очевидно, догадался.
Он заставил меня замолчать взмахом изящной и бледной руки, казалось, такой же белой, как кружева его сорочки. Его глазницы наполнились голубым пламенем. Длинные черные волосы взвились вокруг смертельно бледного лица. Маска человекоподобия с него слетела. Мощь его горела на моей коже, поднимая волоски на руках. Я обхватила себя руками, глядя на создание, которое было когда-то Жан-Клодом.
— Беги! — крикнул он мне, и меня полоснул его голос. Наверняка даже кровь могла пойти. В нерешительности я огляделась и увидела Николаос. Она взлетала, хотя и очень медленно, вверх. Молочные водоросли волос танцевали вокруг ее голого черепа. Она подняла когтистую руку. Кости и жилы застыли в янтаре кожи.
Жан-Клод резко повернулся, махнув на меня когтистой рукой. Что-то вбило меня в стену и наполовину вынесло в дверь. Захария поймал мою руку и вытащил меня наружу.
Я вывернулась из его руки. Дверь хлопнула у меня перед носом.
— О, Боже мой, — шепнула я.
Захария стоял у подножия винтовой лестницы, ведущей вверх. И протягивал мне руку. Лицо его блестело от пота.
— Прошу тебя! Его рука трепыхалась, как пойманная птица.
Из-под двери плыл запах. Это был запах гниющих трупов. Запах раздутых тел, лопнувшей на солнце кожи, разлагающейся в жилах застывшей крови. Я заткнула рот рукой и попятилась.
— О, Боже! — прошептал Захария. Закрывая одной рукой рот и нос, он все так же протягивал ко мне вторую.
Я не взяла его руку, но пошла за ним на лестницу. Он открыл, было, рот что-то сказать, но тут дверь треснула. Дерево дрожало и гудело, будто в нее ударял страшной силы ветер. Из-под двери засвистело. Мои волосы закружил вихрь. Мы пятились вверх, глядя на дверь, дрожащую и гудящую под ветром, которого не могло быть.