— Я буду вести прием как полагается, сэр, и все расскажу вам. И все запишу, тоже на всякий случай.
— Я понимаю.
Они молча ждали. Вдруг — для них это было волшебной минутой — Джонсон выпрямил спину, резко кивнул им, включил магнитофон. Он улыбнулся, быстро переключился на передачу и начал выстукивать.
— Приступайте к передаче, Фред, — громко сказал он. — Прием хороший.
— Он справился! — шумно прошептал Леклерк. — Он теперь на объекте! — Его глаза горели от возбуждения. — Вы слышите, Джон? Вы слышите?
— Давайте потише, — попросил Холдейн.
— Вот он, — сказал Джонсон спокойным голосом. — Сорок две группы букв.
— Сорок две, — повторил Леклерк.
Джонсон был неподвижен, голова чуть наклонена в сторону, он полностью сосредоточился на наушниках, лицо было бесстрастным в бледном свете.
— Теперь помолчите, пожалуйста.
Минуты две его рука сновала в раскрытом блокноте. То и дело он что?то неразборчиво бормотал, шептал какие?то буквы или покачивал головой, пока составление донесения не замедлилось или только так казалось, потому что рука с карандашом замирала и он напряженно вслушивался, потом тщательно вырисовывал по одной каждую букву.
Он посмотрел на часы.
— Ну, давайте, Фред, — воскликнул он. — Давайте, переключайте, уже почти три минуты. — Но донесение все шло и шло, буква за буквой, и на простоватом лице Джонсона появилось выражение тревоги.
— Что происходит? — требовательно спросил Леклерк. — Почему он не меняет частоту?
Вместо ответа Джонсон воскликнул:
— Заткните ваш передатчик, Фред, ради Бога, заглохните.
Леклерк нетерпеливо потрепал его за плечо. Джонсон отвел один наушник в сторону.
— Почему он не меняет частоту? Почему он все еще передает?
— Он, наверно, забыл! Он никогда не забывал при подготовке. Я знаю, что он медлителен, но Боже! — Он продолжал автоматически писать. — Пять минут, — пробормотал он. — Пять кошмарных минут. Уберите ваш поганый кварц, возьмите другой!
— А нельзя ему сказать?
— Конечно, нет. Невозможно. Он не может вести прием и передачу одновременно!
Все стояли или сидели с окаменевшими лицами. Джонсон обернулся к ним и сказал умоляющим тоном:
— Я говорил ему, и не раз, много раз. Это самоубийство — то, что он делает! — Он посмотрел на часы. — Он передает уже почти шесть минут. Чудовищный дурак.
— Что они будут делать?
— Если поймают его сигналы? Вызовут другую станцию. Запеленгуют, дальше простая задачка из тригонометрии, когда застреваешь на одной волне. — Он с безнадежным видом хлопнул обеими ладонями по столу, указал на передатчик, как на что?то позорное. — Ребенок бы справился. Взял бы два компаса… Боже мой! Ну, давайте, Фред, ради Бога, давайте! — Он написал несколько букв и потом отбросил карандаш в сторону. — Все равно все останется на пленке, — сказал он.
Леклерк повернулся к Холдейну:
— Наверняка мы что?то можем сделать!
— Потише, — сказал Холдейн.
Передача прекратилась. Джонсон отстучал короткий ответ, быстро, яростно. Тут же прокрутил обратно пленку и начал писать. Положив листок с шифром перед собой, он работал, наверное, с полчаса, не прерываясь, порою складывая какие?то числа на клочке оберточной бумаги под боком. Царило молчание. Когда все закончил, он встал, из уважения к начальству, о чем в последнее время часто забывал.
— Вот донесение. Район Калькштадта закрыт на три дня в середине ноября, когда в городе видели пятьдесят советских военнослужащих. Никакого особого снаряжения. Слухи о передвижении советских войск далее на север. Предположительно войска переместились в Росток. На станции в Калькштадте Фритше неизвестен. Дорога в Калькштадт не перекрывалась. — Он бросил листок на стол. — После этого еще пятнадцать групп, их я расшифровать не смог. Наверно, он сбился при кодировании.
* * *
В Ростоке снял трубку седоватый сержант фопо, это был пожилой задумчивый человек. Секунду он слушал, потом стал набирать номер на другой линии.
— Наверное, мальчишка какой?нибудь, — сказал он, продолжая набирать. — Какая частота, вы сказали? — Он прижал другую трубку к уху и стал быстро говорить, трижды повторив частоту. Потом зашел в соседний кабинет. — С Витмаром нас соединят через минуту, — сказал он. — Его стараются запеленговать. Еще прослушивается?
Капрал кивнул. Сержант поднес к уху свободный наушник.
— Это не любитель, — пробормотал он. — Любитель не станет нарушать правила. Тогда кто же? Ни один агент в своем уме не будет подавать такие сигналы. Какие соседние частоты? Военные или гражданские?
— Рядом с военными. Очень близко.
— Странно, — сказал сержант.
Очень близко.
— Странно, — сказал сержант. — Похоже на то самое. На войне работали с этими частотами.
Капрал смотрел на медленно вращающиеся катушки с лентой:
— Он продолжает передавать. Группы по четыре знака.
— По четыре?
Сержант рылся в памяти, стараясь вспомнить что?то давно забытое.
— Дайте сюда наушник. Надо слышать этого дурака! Медлителен, как мальчишка.
Звук затронул в памяти какую?то струну — смазанные промежутки, точки такие короткие, едва длиннее щелчка. Он мог поклясться, что уже когда?то слышал эту руку… на войне, в Норвегии… но не такую медлительную: более медлительной руки он никогда не слышал. Нет, не в Норвегии… во Франции. Может, только кажется. Конечно, показалось.