Леклерк заметил с ехидной почтительностью:
— Мы не должны так поступать с нашим руководителем, с нашим общим руководителем.
У замминистра было такое выражение лица, будто он не чувствовал, что над ним есть еще начальство. Они встали.
— Кстати, — сказал Леклерк, — о пенсии миссис Тэйлор. Я написал ходатайство в Министерство финансов. Там считают, что нужна подпись Министра.
— Боже мой, почему?
— Вопрос в том, был ли он убит при исполнении.
Замминистра оцепенел.
— Какая бесцеремонность! Вы просите Министра подтвердить, что Тэйлор был убит.
— Я прошу о пенсии для вдовы, — с достоинством возразил Леклерк.
— Он был одним из моих лучших людей.
— Разумеется. Они все лучшие.
Министр не поднял глаз, когда они вошли.
* * *
А инспектор полиции поднялся со стула — маленький, толстый, с выбритой шеей. Он был одет в штатское. Эйвери предположил, что он детектив. Он пожал им руки с видом профессионального соболезнования, усадил их в современные стулья с тиковыми подлокотниками и предложил сигареты в жестяной коробке. Они отказались, тогда он закурил одну сам, и дальше она играла роль как бы удлинителя его коротких пальцев, когда он жестикулировал, и служила инструментом для рисования, когда в наполненном дымом воздухе он принимался очерчивать предметы, о которых говорил. Он то и дело отдавал должное печали Эйвери, погружая подбородок внутрь воротника и бросая интимно?сочувственный взгляд из?под нахмуренных бровей. Вначале он рассказал обстоятельства происшествия, с утомительными подробностями расхваливая усилия полицейских в поисках машины, часто упоминал личную озабоченность начальника полиции, известного англомана, и выразил убеждение, что преступник будет найден и наказан по всей строгости финского закона. Некоторое время он говорил о своей любви к англичанам, восхищался королевой и сэром Уинстоном Черчиллем, рассуждал о преимуществах финского нейтралитета и наконец перешел к разговору о покойнике.
Вскрытие, с гордостью говорил он, завершено, и мистер прокурор (его собственные слова) объявил, что обстоятельства смерти мистера Малаби не дают повода для подозрений, несмотря на значительное присутствие в крови алкоголя. Бармен в аэропорту говорил о пяти порциях Штайнхегера. Он повернулся к Сазерлэнду.
— Он хочет видеть брата? — спросил он, явно предполагая особый такт в обращении в третьем лице.
Сазерлэнд смутился.
— Это как мистер Эйвери, — сказал он, как если бы дело было вне его компетенции. Оба посмотрели на Эйвери.
— Пожалуй, нет, — сказал Эйвери.
— Есть у нас одно затруднение. С установлением личности. — сказал Пеерсен.
— С установлением личности? — повторил Эйвери. — Моего брата?
— Вы видели его паспорт, — вставил Сазерлэнд, — до того как послали мне.
В чем затруднение?
Полицейский кивнул:
— Да, да.
Он открыл ящик и вынул несколько писем, бумажник, и какие?то фотографии.
— Его звали Малаби, — сказал он. По?английски он говорил бегло, с тяжелым американским выговором, который хорошо сочетался с сигарой. — У него был паспорт на имя Малаби. Паспорт в порядке, верно?
Пеерсен взглянул на Сазерлэнда. На секунду Эйвери показалось, что озабоченное лицо Сазерлэнда выражайте искреннее сомнение.
— Конечно.
Пеерсен начал раскладывать письма — одни в стопку перед собой, другие обратно в ящик. То и дело, добавляя в пачку письмо, он бормотал: «Так, так» или «Да, да». Эйвери чувствовал, что вспотел, что у него стали влажные ладони.
— Значит, вашего брата звали Малаби? — опять спросил он, закончив перекладывать письма.
Эйвери кивнул.
— Разумеется.
Пеерсен улыбнулся.
— Не разумеется, — сказал он, направив на него свою сигару и дружелюбно кивнув, как если бы предлагал какой?то вопрос на обсуждение. — Все личные вещи, письма, одежда, водительские права — все принадлежит мистеру Тэйлору. Вы знаете что?нибудь о Тэйлоре?
У Эйвери в голове появилась ужасная тяжесть. Конверт, что делать с конвертом? Пойти в уборную, уничтожить, пока не поздно? Но могут остаться следы: конверт был плотный и блестящий. Даже если его разорвать, на поверхности будут плавать кусочки. Он чувствовал, что на него смотрят Пеерсен и Сазерлэнд, ожидая, когда он заговорит, он не мог думать ни о чем, кроме конверта, который оттягивал его внутренний карман.
Ему удалось произнести:
— Нет, не знаю. У нас с братом… — сводным или единоутробным? — …У нас с братом мало было общего. Он был старше. И росли мы, в общем, не вместе. Он работал в самых разных местах, во многих местах, он никогда не мог на чем?нибудь остановиться. Может быть, этот Тэйлор был его другом… который… — Эйвери пожал плечами, мужественно пытаясь дать понять, что Малаби для него тоже был немного загадкой.
— Сколько вам лет? — спросил Пеерсен. Уважение к горю Эйвери начинало таять.
— Тридцать два.
— А Малаби? — быстро спросил он как бы между прочим. — На сколько он лет вас старше?
Сазерлэнд и Пеерсен видели его паспорт в знали возраст. Обычно возраст тех, кто умер, запоминается. Только Эйвери, его брат, понятия не имел, сколько было лет умершему.
— На двенадцать, — рискнул он. — Брату было сорок четыре. Зачем надо было говорить лишние слова?
Пеерсен поднял брови: