— А что делать с этим?
Холдейн приготовил конверты для ценных вещей. В один из них он положил булавку, конверт заклеил, надписал и бросил на кровать.
— Голову вы вымыли?
— Да.
— Восточногерманское мыло нам достать не удалось.
Наверно, вам придется самому позаботиться об этом уже там. Как я понимаю, мыло у них дефицит.
— Хорошо.
Он сидел на своей койке голый, только что в часах, сгорбившись, обнимая сильными руками лишенные растительности ноги; его белая кожа покрылась пупырышками от холода. Холдейн открыл чемодан, вынул связку одежды и полдюжины пар ботинок.
По мере того как Лейзер надевал на себя эту одежду дешевые мешковатые штаны грубого сукна, широкие внизу и подобранные у пояса, серую поношенную куртку в нелепых складках, аляповатые коричневые ботинки, — ему казалось, что он для Холдейна и Эйвери превращается во что?то жалкое, возвращается в какое?то прежнее состояние, о котором они могли только строить догадки. Поскольку лосьон он смыл, теперь в его непослушных каштановых волосах проглядывала седина. Он застенчиво смотрел на Эйвери, словно только что открыл ему какую?то тайну; он был похож на крестьянина среди помещиков.
— Как я выгляжу?
— Замечательно, — сказал Эйвери. — Замечательно, Фред.
— А галстук не нужен?
— Галстук все испортит.
Он стал примерять ботинки, одну пару за другой, с трудом натягивая их на грубый шерстяной носок.
— Польские, — сказал Холдейн, поставив рядом с ним вторую пару. — Поляки экспортируют их в Восточную Германию. Лучше взять эти тоже — вы ведь не знаете, сколько вам придется пройти пешком.
Холдейн принес из своей спальни тяжелый саквояж с замком и отомкнул его.
Вначале он вынул потертый коричневый бумажник с прозрачным отделением из целлофана, в которое было вставлено раскрытое удостоверение личности Лейзера с подписью и печатью так, что фотография Лейзера выглядывала через целлофановое окошко, карточка была маленькая, как из уголовного дела. Рядом лежало разрешение передвигаться по стране и запрос об устройстве на работу с государственно?кооперативной верфи из Ростока. Холдейн вытряхнул все из кармашка бумажника и потом укладывал вещи по порядку обратно, называя каждый документ.
— Продовольственная карточка, водительские права… Партбилет. Сколько вы состоите в партии?
— С сорок девятого года.
Он положил фотографию женщины и три или четыре засаленных письма, некоторые в конвертах.
— Любовные письма, — пояснил он лаконично. Потом был профсоюзный билет, да ним последовала вырезка из магдебургской газеты о производственных показателях на местном машиностроительном заводе, довоенная фотография Бранденбургских ворот, затертая справка с прежнего места работы.
— Итак, с бумажником мы закончили, — сказал Холдейн. — За исключением денег. Все остальное у вас в рюкзаке. Еда и прочее.
Он вынул из саквояжа и дал Лейзеру пачку купюр. Лейзер стоял в покорной позе обыскиваемого, слегка расставив ноги и чуть?чуть отведя в стороны руки. Он брал у Холдейна все, что тот ему давал, аккуратно складывал и опять принимал ту же позу. Расписался в получении денег. Холдейн взглянул на подпись и сунул бумагу в черный портфель, который он положил отдельно на столике в углу.
Затем последовали всякие мелкие вещи, которые могли оказаться в карманах Хартбека: связка ключей на цепочке, среди них — ключик от чемодана; расческа, носовой платок цвета хаки с масляным пятном, пара унций кофезаменителя в газетной бумаге; отвертка; моток тонкой проволоки и обрезки железных шурупов со свежими зазубринами — весь никчемный мусор в кармане рабочего.
— Боюсь, что эти часы вам брать нельзя, — сказал Холдейн.
Лейзер расстегнул золотой браслет и уронил часы в раскрытую ладонь Холдейна. Ему дали стальные, восточногерманские, время на которых поставили с большой точностью — по будильнику Эйвери.
Холдейн отступил на шаг:
— Ну, вот так. Теперь посмотрите у себя в карманах.
Теперь посмотрите у себя в карманах. Эти мелкие вещи должны лежать там, куда бы вы их сами положили. Больше ничего отсюда не берите, понятно?
— Я порядок знаю, — сказал Лейзер и поглядел на свои золотые часы на столе. Он взял нож и прикрепил черные ножны к поясу.
— А где мой пистолет?
Холдейн надавил на металлическую застежку портфеля, и она щелкнула как дверной замок.
— Пистолет вы не берете, — сказал Эйвери.
— Пистолет — нет?
— Пистолет отменяется, Фред. Они считают — слишком опасно.
— Для кого?
— Может возникнуть опасная ситуация. Политическая. Если мы пошлем вооруженного агента в Восточную Германию. Они боятся какого?нибудь инцидента.
Он долго и пристально смотрел на Эйвери, вглядывался в его молодое лицо. Того, чего он искал, на этом лице не было. Он повернулся к Холдейну.
— Это правда?
Холдейн кивнул.
Вдруг он протянул руки, как будто просил милостыню, согнутые пальцы были сжаты в горсть — так держат последний глоток воды, плечи его дрожали в жалкой курточке, лицо было обращено книзу — в панике и мольбе.
— Джон! Но вы же не пошлете меня без пистолета! Ради Бога, разрешите мне взять пистолет!
— Извините, Фред, мы не можем.
Все еще протягивая к ним руки, он повернулся к Холдейну:
— Вы не понимаете, что вы делаете!