* * *
— Вы что?нибудь видите? — снова спросил Холдейн.
— Нет. — Эйвери передал ему бинокль. — Он просто пропал в темноте.
— А огни на наблюдательной вышке видите? Они бы включили прожектор, если бы услышали, что он идет.
— Нет, я пытался разглядеть Лейзера, — ответил Эйвери.
— Вам следовало называть его Мотыль, — сказал сзади Леклерк. — А то Джонсон теперь знает его имя.
— Я бы все равно сбился, сэр.
— В любом случае он уже прошел, — сказал Леклерк и зашагал к машине.
Обратно ехали молча.
Когда вошли в дом, Эйвери почувствовал, как кто?то дружески положил ему руку на плечо. Он обернулся, ожидая увидеть Джонсона, но перед ним всплыло серое лицо Холдейна. Выражение его было совершенно неожиданным — умиротворенным, как у человека, выкарабкавшегося после долгой болезни.
— Я не любитель расточать похвалы, — сказал Холдейн.
— Вы думаете, что он уже перебрался на ту сторону?
— Вы хорошо поработали. — Он улыбался.
— Мы бы услышали, верно? Услышали бы выстрелы или увидели огни?
— Он вышел из?под нашей опеки. Вы отлично поработали. — Он зевнул. — Я предлагаю пораньше лечь спать. Больше ничего делать не надо. До завтрашнего вечера, конечно. — В дверях он остановился и, не поворачивая головы, заметил:
— Знаете, как?то все это не похоже на правду. На войне, там вопросов не было. Они отправлялись или отказывались. Почему отправлялись, Эйвери? Джейн Остин считает, ради денег или во имя любви, только деньги и любовь движут миром. Лейзер взялся за это не ради денег.
— Вы сказали — никогда нельзя знать. Вы так сказали в тот вечер, когда он позвонил.
— Он говорил мне о своей ненависти, ненависти к немцам. Но я ему не поверил.
— Тем не менее он отправился. Я думал, что только это для вас имеет значение, вы говорили, что побуждающие причины у вас не вызывают доверия.
— Только из ненависти он бы не отправился, это мы знаем. Что же он тогда такое? В общем?то мы очень мало знаем о нем, верно? Он ступает по краю пропасти, смерть занесла над ним секиру. О чем он думает? Если сегодня ночью ему придется умереть, что он будет думать в свою последнюю минуту?
— Вы не должны так говорить.
— Ну, ну. — В конце концов он обернулся и посмотрел на Эйвери: умиротворенность не покинула его лица. — Когда мы нашли его, он был человеком без любви. Вы знаете, что такое любовь? Я скажу вам: это то, что вы еще можете предать. В нашей профессии мы живем без нее.
Вы знаете, что такое любовь? Я скажу вам: это то, что вы еще можете предать. В нашей профессии мы живем без нее. Мы не заставляем людей делать что?то для нас. Мы даем им возможность познать любовь. И, конечно, Лейзер тоже узнал любовь. Он, так сказать, сошелся с Департаментом из?за денег и ушел от нас сейчас во имя любви. Он, как говорится, принял вторую присягу. Хотел бы я знать, когда это произошло?
Эйвери спросил торопливо:
— Что значит — из?за денег?
— Это все, что мы ему дали. Любовь — это то, что он дал нам. Кстати, я вижу у вас его часы.
— Я храню их для него.
— Ну, ну. Спокойной ночи. Или доброе утро. — Короткий смешок. — Как легко теряется ощущение времени. — Потом он заметил, будто про себя. — И Цирк нам все время помогал. Очень странно. Хотел бы я знать — почему.
* * *
Лейзер тщательно мыл нож. Нож был грязный, и его надо было вымыть. В лодочном сарае он поел и выпил бренди из плоской бутылки. «После этого, — сказал Холдейн, — переходите на подножный корм, не таскать же вам с собой консервы и французский бренди». Лейзер открыл дверь и вышел из сарая, чтобы вымыть лицо и руки в озере.
Озеро в темноте было неподвижно. Над тихой гладью воды двигались сгустки серого тумана. У берега просвечивали камыши; ослабевший в предрассветный час ветер легонько шевелил их. По другую сторону озера нависали тени низких холмов. Лейзер почувствовал умиротворение. Но вдруг вздрогнул при воспоминании о том парне.
Пустую консервную банку и бутылку от бренди он зашвырнул подальше — когда они плюхнулись в воду, из камышей лениво поднялась цапля. Он взял плоский камешек и пустил его по поверхности озера. Он слышал, как камешек трижды коснулся воды, прежде чем пойти ко дну. Он бросил еще один, но трех всплесков не получилось. Он пошел в сарай за рюкзаком и чемоданом. Правая рука сильно болела, наверное, от напряжения, из?за чемодана. Откуда?то донеслось мычание коровы.
По огибавшей озеро тропинке он пошел на восток. Надо было уйти как можно дальше до наступления утра.
Он оставил позади, наверное, уже полдюжины деревень. Ни в одной не было признаков жизни, в них ему было почему?то спокойнее, деревни на какое?то время как будто защищали от резкого ветра. Вдруг он сообразил, что не видит дорожных указателей и новых домов. Вот ничему он ощущал здесь покой — здесь не было ничего нового, что нарушает гармонию старины, которой могло быть пятьдесят или сто лет. Отсутствовали уличные фонари, красочные вывески на пивных и лавках. Равнодушная темнота окружала его и умиротворяла. Он входил в эти деревни, как усталый человек входит в морскую воду; они успокаивали его нервы и возвращали к жизни; но потом ему вспомнился тот парень. Он проходил мимо одиноко возвышавшегося в поле сельского дома, к которому вела довольно длинная дорожка. Он остановился. На полпути к дому кто?то оставил мотоцикл, на седле лежал старый плащ. Было совершенно безлюдно.