Для Сары роль в этой сцене была не предусмотрена.
Эйвери легонько прикоснулся к кончику продолговатого конверта во внутреннем кармане. Там были деньги: двести фунтов в голубом конверте с правительственной короной. Он слыхал, что во время войны такие конверты зашивали в подкладку, и он пожалел, что для него не сделали то же. Ребячество, конечно; он даже улыбнулся, поймав себя на детской фантазии.
Ему вспомнился Смайли в то утро; теперь он понимал, что Смайли его просто немного напугал. И вспомнился ребенок у двери. Мужчина не должен поддаваться чувствам.
* * *
— Ваш муж проделал замечательную работу, — говорил Леклерк. — Подробности я рассказывать не могу. Поверьте, он мужественно принял смерть.
У нее был некрасивый рот, к губам что?то прилипло. Леклерк никогда не видел столько слез: они текли как кровь из свежей раны.
— Что значит — мужественно? — Она зажмурилась. — Мы ни с кем не воюем. Хватит, это пустой разговор. Он умер, — оцепенело сказала она и уткнулась лицом в согнутую руку, лежавшую на обеденном столе как сломанная кукла. Ребенок таращился из угла.
— Я полагаю, — сказал Леклерк, — что получил ваше согласие на ходатайство о пенсии. Вы должны все предоставить нам. Чем скорее мы позаботимся об этом, тем лучше. От пенсии, — объявил он, как если бы оглашал девиз своего дома, — зависит очень многое.
Чем скорее мы позаботимся об этом, тем лучше. От пенсии, — объявил он, как если бы оглашал девиз своего дома, — зависит очень многое.
* * *
Консул ждал у паспортного контроля; он шагнул навстречу Эйвери не улыбнувшись, по обязанности.
— Вы Эйвери? — спросил он.
Эйвери окинул взглядом высокого человека с суровым красным лицом. Он был в мягкой фетровой шляпе и темном плаще. Они пожали руки друг другу.
— Вы британский консул, мистер Сазерлэнд.
— Консул Ее Величества, вообще говоря, — немного язвительно ответил он. — Разница есть. — Он говорил с шотландским акцентом. — Как Вы узнали мое имя?
Они прошли вместе к главному входу. Все было очень просто. Эйвери заметил девушку за стойкой, блондинку и довольно красивую.
— Спасибо, что приехали меня встречать, — сказал Эйвери.
— Тут от города всего три мили.
Они забрались в машину.
— Несчастье случилось недалеко отсюда, там, на дороге, — сказал Сазерлэнд. — Хотите посмотреть место?
— Да, пожалуй. Потом расскажу матери.
На нем был черный галстук.
— Вас зовут Эйвери, не так ли?
— Именно так, вы видели мой паспорт у стойки.
Консулу это не понравилось, и Эйвери уже сожалел о том, что сказал. Саэерлэнд завел мотор. Он выруливал на середину дорога, когда сзади выскочил «ситроэн» и стремительно обогнал их.
— Болван! — рявкнул Сазерлэнд. — Дорога скользкая. Наверно, какой?нибудь летчик. Привык к сверхскоростям.
Они успели заметить форменную фуражку в заднем стекле быстро удалявшейся машины, следом взметалось снежное облачко, дорога во всю длину лежала через дюны.
— Где вы живете? — спросил он.
— В Лондоне.
Сазерлэнд указал прямо перед собой:
— Вон там погиб ваш брат. На обочине. В полиции считают, что водитель был навеселе. Знаете ли, в здешних местах с теми, кто пьет за рулем, разговор короткий.
Казалось, это было предупреждение. Эйвери глядел на заснеженные просторы с обеих сторон и представлял себе одинокого англичанина Тэйлора: как он с трудом бредет по дороге, как его близорукие глаза слезятся от холода.
— Потом сходим в полицию, — сказал Саэерлэнд. — Нас ждут. Вам расскажут все подробности. Вы забронировали себе номер?
— Нет.
Когда они достигли верхней точки подъема, Сазерлэнд сказал со сдержанной вежливостью:
— Здесь как раз, если желаете выйти.
— Не беспокойтесь.
Сазерлэнд прибавил газу, будто хотел побыстрей уехать с того места.
— Ваш брат шел в гостиницу, в «Регину», сюда вот. Такси не было.
Теперь они спускались по склону с другой стороны; Эйвери увидел дальние огни гостиницы.
— На самом деле очень близко, — заметил Сазерлэнд. — Он добрался бы за пятнадцать минут. Даже меньше. Где живет ваша мать?
Вопрос застал Эйвери врасплох.
— В Вудбридже — в Саффолке.
Там проходили дополнительные выборы, это был первый город, который он вспомнил, хотя он не интересовался политикой.
— Почему он не вписал ее?
— Извините, не понял.
— Как ближайшую родственницу. Почему Малаби не вписал мать вместо вас?
Может быть, вопрос и не был целенаправленным; может, он просто хотел, чтобы Эйвери что?нибудь говорил, потому что молчание тягостно; тем не менее это действовало на нервы. Он утомился с дороги, он хотел, чтобы его принимали за того, за кого он себя выдавал, а не подвергали допросу. Он теперь понял, что недостаточно разработал предполагаемую родственную связь между Тэйлором и собой.
Что Леклерк передал по телексу — единоутробный или сводный он брат? Он торопливо попытался представить себе цепочку семейных событий, смерть, новый брак или раздельную жизнь, которые помогли бы ему ответить на вопрос Сазерлэнда.
— Вот гостиница, — вдруг сказал консул и потом:
— Мне, впрочем, какое дело. Кого хотел, того и вписал.
Раздраженность была привычкой и своего рода философией Сазерлэнда. Он говорил так, будто каждое его слово противоречило общепринятой точке зрения.