— Рад, что доставил тебе повод повеселиться. Но теперь я могу доделать то, что начал?
Он фыркает, качая головой:
— А зачем?
— Ты же обещал, что когда я расскажу о причине, не станешь мешать!
— Если пойму непоправимость беды.
— Все еще не понял?
— Нет. Да и беда-то… Так, мелкая пакость.
Плюнуть на все и прибить демона? Можно попробовать. В крайнем случае ему придется самому меня… Как он это делает? Растворить?
— Даже не думай.
Замираю на полушаге, глядя в незаметно, но ощутимо посерьезневшие зеленые глаза.
— О чем?
— О смерти. Ни о своей, ни о моей. Вообще, на твоем месте другой человек бы цеплялся за жизнь хотя бы для того, чтобы отомстить. А ты отказался от мести. Есть же какой-то замок с сотнями людей… И есть человек, натравивший на тебя саламандру. Оставишь его без наказания? Или он действовал правильно, а виноват ты?
Ловушка захлопнулась окончательно. Нет, если выживу, больше никогда, слышите боги? Никогда не допущу мысли, чтобы призвать даже завалящую феечку! С ней наверняка не меньше хлопот, чем с демонами, а чтобы избавиться от этого зеленоглазого я бы с радостью уже отдал свою душу десятку других.
— Я и вызывал тебя, чтобы отомстить.
— Но передумал. Почему?
Испугался бессмысленности. Не захотел бесцельных жертвоприношений. Стоит ли объяснять? Наверное, стоит. Ведь на меня тратят время.
— Потому что после такого разрушения не остается памяти.
— О да, памяти не будет, — согласился демон. — А ты хотел, чтобы…
— Не повторялись ошибки. Или люди знали, какую цену придется заплатить.
Наверное, действеннее было бы пойти по площадям и кричать, пока не сорву голос, о гнусном лике Анклава и его слуг. Маги не стали бы меня слушать, решили бы, что я сошел с ума от зависти, но обычные люди… Они могли бы задуматься. Могли бы понять, что без них, неодаренных и презираемых, гнездо магии не имеет никакого смысла и неспособно жить, а тогда… Тогда расклад сил изменился бы, и существенно.
Ведь невозможно бояться врага, который во всем зависит от тебя, верно?
Да, так и следовало сделать. Пусть меня схватили бы и либо казнили, либо сгноили в каком-нибудь подвале, но толк бы был. Память о безумце и его странных словах осталась бы. Перевранная со временем, но все же живая.
— Похвальное желание. Правда, знание останавливает только разумных, дураков же наоборот, подстрекает к еще большему разгону… Но да, вы правы: разрушение моими руками ничего не изменит.
В его голосе глухо зазвенела боль. Настоящая, человеческая.
— В этом смысле я еще бесполезнее вас. Никому не нужное могущество, что может быть печальнее? Правда, скорбеть мне давно уже надоело. Лучше улыбнусь.
Могущество, печаль… О чем он? Не догадываюсь. И не хочу догадываться. Я устал. До смерти.
— Но теперь-то ты понял?
Демон молча кивнул и положил «вдову» на стол, рядом с витками алого шнура.
— И я могу… продолжить?
— Как пожелаете. Но не сейчас.
— Почему?
— Вам трудно держать в руке кинжал. Сразу перерезать горло не сможете, придется повторять снова и снова, залить все кровью, измучиться… Пожалуй, я вам помогу.
— Убьешь?
— Нет. Не испытываю ни малейшего желания. Я вообще не люблю убивать. Попробую что-нибудь сделать с вашими руками, чтобы вы хоть чувствовали усилие сжатых пальцев.
Он вернулся к восковым разводам на полу, присел на корточки и некоторое время копался в недрах своей сумки, потом удовлетворенно щелкнул пальцами:
— Ну да, я же не мог их не взять!
Отрезки стальной проволоки со странными кончиками, загнутыми крючком.
— Что это? Орудия пытки? Пустишь мне кровь?
— Вот еще! Хотя, мороки тоже будет немало… Придется потерпеть.
— Что терпеть?
Демон пихнул меня на кровать и сам, стянув со стола моток шнура, пристроился рядом:
— Безделье потерпеть, разумеется! Зато мне нужно поработать, и тщательно.
Проволока замелькала в его пальцах, то подхватывая алый шелк, то отпуская, и не успел я вдохнуть и выдохнуть, было готово странное колечко, состоящее из петель и узелков. Следом возникло еще одно и еще, пока не получилось пять. Соединяя их, постепенно родилось настоящее кружево, но с узором, который вряд ли бы вывязала хоть одна кружевница. Неравновесный. Непонятный. Вызывающий настороженную опаску. Похожий на повисшие в воздухе гроздья капель крови.
— Давай руку!
— Зачем?
Он не стал повторять просьбу, взял сам, продел мои пальцы в колечки кружева, обвил им ладонь и закрепил на запястье широким браслетом, вывязанным из того же шнура. Получилось жутковато, о чем я сразу и сказал. Демон только усмехнулся, снова принимаясь за работу. Прошло не больше четверти часа, и обе моих руки обзавелись странными украшениями, немного похожими на те, в которых щеголяют уроженки Южного Шема.
— И как все это должно мне помочь?
— Поживем, увидим.
Он сладко зевнул и потянулся:
— А сейчас — всем спать!
Сложенные в щепоть пальцы щелкнули меня по лбу, прямо в середину и словно разбили оковы, прежде казавшиеся нерушимыми: я почувствовал, что падаю спиной назад, но не в пропасть, а в небо. Чтобы взлететь снова и теперь уже наяву. Когда проснусь.
Чтобы взлететь снова и теперь уже наяву. Когда проснусь.
* * *