Она нехотя процедила сквозь зубы:
— Да.
— И он хотя бы однажды позволил завершить близость… тем, от чего появляются дети?
Молчание. Тишина напряженных воспоминаний. Ошеломленное признание:
— Нет…
— А ведь ему, как человеку богатому, было бы все равно, верно? Такой, как dyen Райт, может признать и прокормить хоть сотню бастардов.
— К чему ты клонишь?
— Он не дал свободы своему семени, потому что не хотел.
— Но теперь все иначе! Я скоро стану его законной супругой и…
— Ничего не изменится, Келли. Мне очень жаль. Правда.
— Он… Он сам тебе так сказал?
— Сам.
И все же, хоть убей, не понимаю, зачем хозяин Виноградного дома так поступил. Я не настаивал на откровенности, даже давал понять, что не желаю вникать в семейные тайны. И все же оказался допущенным к чужим секретам. Зачем? Не люблю испытывать подобное недоумение, потому что вслед за ним приходит страх неизвестности.
— А почему он вообще завел об этом разговор? Уж не потому ли, что ты… Ты разболтал о моей просьбе?!
— Келли, поверь, он и так все знал. Говорю же, dyen Райт — умный человек, и он не мог не…
— Разболтал! Сколько он заплатил тебе за предательство? Сколько?
Тоненькие пальчики стискивают мою рубашку.
— Сколько?! Как дорого ты продаешься?
— Келли, я вовсе ничего не говорил. Ни словечка.
— Сколько?!
Неловко сжатый кулак ударяет мне в грудь.
Ни словечка.
— Сколько?!
Неловко сжатый кулак ударяет мне в грудь. Больно? Не знаю. Не задумываюсь. Потому что с удивлением пытаюсь понять, почему из гневно искривленного рта Келли пахнет несвежим трупом.
— Келли, успокойся. Тебе просто не повезло… Но ведь дети — это еще не все. Ты сможешь жить, как хотела…
Хотя, как только бумага будет выкрадена, Райт, скорее всего, потеряет свое состояние. Правда, и в этом случае девица ничего не потеряет. Просто уйдет восвояси. Найдет себе нового покровителя. Или даже вернется ко мне… Не-е-е-ет, только не это!
— Ты ничего не понимаешь! Если детей не будет, он…
— Он не изменит к тебе отношения, не бойся.
Да и куда менять-то? Если верить тому, что я слышал, хозяин Виноградного дома и так невысоко ценит прелести своей избранницы. Но зачем тогда все затеял? Вопросов становится больше и больше, а неумелый кулачок бьет все ощутимее и ощутимее.
— Это ты, все ты! Ты рассказал ему о нас, да?!
— И словом не обмолвился. Он все знал заранее.
Занавеси всколыхнулись, коротко и осторожно. Кто-то пришел? Неужели вор не потерпел до наступления ночи? Рвение, конечно же, заслуживает уважения, но не во всяких делах.
— Небось, опорочил меня, как только мог?
Интересно, что я мог бы рассказать Райту, чтобы принизить в его глазах девицу из Дома радости? Ума не приложу. Воображение пасует и сдается. А Келли-то заигралась… Почувствовала себя знатной дамой? Заговорила о чести? Эх… Как быстро. Неужели, я, получив от дяди обещанные блага, тоже начну задирать нос, забывая о прежней жизни? И буду выглядеть столь же мерзостно?
— Келли…
Замах проходит чуть шире, чем предыдущие, пальцы разжимаются и смыкаются снова, приглушая золотистый блеск. А мгновением спустя я понимаю, что именно мимолетно блеснуло в кулаке. Шпилька, выдернутая из причудливой прически. Поговаривают, аристократки используют украшения для волос в качестве оружия. Что ж, сейчас проверю на собственном опыте. Уйти от удара будет сложновато, но возможно. Вот только боюсь, этот выпад я уже не оставлю без ответа, и придется напомнить Келли, что она пока еще стоит со мной на одной ступени, а то и чуть пониже…
Резкий рывок, заставляющий женщину остановить занесенную руку. Звенья ожерелья, впившиеся в плоть над кружевным воротником. Удивление в карих глазах, быстро сменяющееся ужасом, потому что янтарная нить, затянувшись, не позволяет вдохнуть. Глухой хруст ломающихся позвонков на следующем шаге внезапно замедлившегося времени. Выпущенная из затянутых в перчатки ладоней голова Келли безвольно и слишком свободно для живого человека склоняется на сторону, а тело, лишенное последней поддержки, остается стоящим менее вдоха. Моего, конечно же, потому что грудь под нежно-желтым кружевом вздыматься больше не будет. Никогда.
— Думаешь, я не могу постоять за себя?
Тень пожимает плечами, стягивает правую перчатку, опускаясь на корточки рядом с неподвижным телом, и кончиками пальцев дотрагивается до сломанной шеи.
— Ты с большей охотой за себя обычно сидишь.
— Она не причинила бы мне вреда. Поцарапала бы, не больше.
— А большего иногда и не требуется, — убийца задумчиво посмотрел на острие шпильки, все еще зажатой в кулаке Келли, и тряхнул вороной челкой. — Достаточно и царапины. Уверен, что там не было яда?
— Она же была в волосах…
— И что? Колпачка-то не видно, а штуку с таким острым концом в прическу запихивать не будут.
Наверное, он прав. Только мне все равно.
— Ты убиваешь за такую мелочь?
— Я убиваю за деньги. Обычно, за деньги.
Странная оговорка. Тем более, если учесть, что…
А какого рожна он вообще здесь делает?!
— Зачем ты пришел?
Темно-серые глаза, в неярком свете свечей кажущиеся почти черными, насмешливо сузились.
— Уж не чтобы тебе сопли вытирать, не надейся!