— Где он?
— Это имеет значение?
И правда, не имеет. Никакого. Мне не нужно указывать место, мне нужно заполучить человека. Всего на несколько минут.
— Я хочу поговорить с ним.
— А он? Захочет говорить с тобой, как ты думаешь? Захочет видеть друга, который бросил его без помощи и надежды на спасение?
Тьфу. Сплюнул бы на мраморный пол, да жаль оставлять грязные разводы.
Пытаешься поймать меня в ловушку стыда? Не выйдет. Ошибочка, господин, и очень глупая.
Ошибочка, господин, и очень глупая. Я могу выглядеть безвольным трусом и вести себя не самым достойным образом, но это не повод раз и навсегда заносить меня в конец списка заслуживающих право на существование. Хочешь, чтобы тебя удивили? Желаешь еще раз развлечься за мой счет?
— Меня не заботят чужие желания. И ваше — тоже. Я всего лишь предлагаю сделку. Вы позволяете мне перекинуться парой слов с захваченным вами человеком, а я за это обещаю не причинять ущерб вашему имуществу. В том числе, и жизням ваших людей, — последнее добавляю, видя, как ожидающие приказа за спиной Амиели стражники кладут ладони на рукояти мечей.
— Смелое заявление.
Райт смотрит на меня застывшим, но вовсе не безжизненным взглядом, потом начинает спускаться все ниже и ниже, пока не ступает на мраморные плиты у подножия лестницы и не оказывается совсем рядом со мной, а я, не переставая злиться, чувствую невольное удовлетворение от удавшейся работы, глядя, как уверенно двигаются прежде больные и немощные ноги старика.
— Ты изменился за прошедшие дни.
— Это важно?
— Кому как, — Хозяин Виноградного дома задумчиво поправляет складки мантии.
— Вы позволите нам поговорить?
Он пробегает пальцами по золотому шнуру вышивки:
— У меня есть выбор?
— Или позволите, или нет. Но в любом случае…
— Ты полон решимости добиться своего, — заключает Райт. — Тогда я изберу третий путь, можно?
Кажется, меня снова поставили в тупик.
— Третий?
— Просто не буду мешать. Это тебя устроит?
Улыбка у него вовсе не стариковская, а озорная, как у мальчишки, ворующего сливы в чужом саду и успевающего увернуться от цепкой хватки сурового сторожа.
Третий путь, значит? Просто постоять и посмотреть, что получится? Да, хороший выбор. Я бы сам так хотел, но не получается. Даже прямо сейчас не могу остаться в стороне и дождаться завершения истории. Хотя бы потому, что каждая минута промедления добавляет еще один камешек на ту чашу весов, где громоздится опасность.
Господин старший распорядитель если и не узнал еще о неудаче, постигшей наемного убийцу, то с минуты на минуту узнает, потому что готов поспорить, Трэммин проверяет состояние оттиска на своей копии виграммы каждый час. Что он предпримет, когда обнаружит, что воск рассыпался пылью? Повторит попытку? Возможно. А возможно, наоборот затаится, чтобы продумать новое покушение. В любом случае, я рискую, причем серьезно: или быть готовым отбиваться от врагов, или мучиться от ожидания неизвестности. Но хуже всего, если дядюшка потребует провести расследование и докажет, что я пользовался магией без должного разрешения. Кто угодно мог счесть мой успех случайностью, но только не господин старший распорядитель! Нет, сейчас он совершенно уверен, что не довел месть до конца и станет прилагать вдвое больше усилий, нежели раньше. Потому что боится.
— Если ваш выбор не противоречит моему желанию, зачем спорить?
— Действительно… — Райт вдруг сложил брови удивительно растроганным домиком. — Золотые слова! И какие правильные… Да, ты изменился, парень. И в очень хорошую сторону.
А я считаю иначе. Только спорить, и правда, не собираюсь. Дворовые шавки могут громко и заливисто лаять, но все равно не собьют панцирную пехоту с шага, ведь так?
— Где он?
Вместо ответа хозяин Виноградного дома вытянул руку, указывая на дверь, судя по всему, ведущую к кладовым и прочим комнатам, куда сами хозяева обычно не заглядывают вовсе, оставляя все на откуп слугам.
Так, провожать меня снова никто не собирается? Ну и ладно, надеюсь, не заблужусь. Коридор освещен скудно, но достаточно, чтобы видеть, куда ставишь ногу, и различать, какие двери закрыты на засовы давным-давно, а какие совсем недавно распахивались… Вернее, какая.
Хм, а она и не заперта. Наивная беспечность? Нет, уверенность, подкрепленная толстыми железными гвоздями: при всем желании, бессмысленно даже думать о побеге, когда твое тело почти в дюжине мест прибито к деревянному лежаку. Жестокий старичок, однако, ой и жестокий! Мог бы обойтись цепями или сразу прикончить, а не заниматься пытками.
Под головой Тени, да и в других местах доски потемнели от влаги и стали скользкими. Уже не могут впитывать пот? Дерево, и то устало, а человек еще держится. Почти четыре дня борьбы за жизнь. Но ради чего? Есть причина, заставляющая убийцу лежать совершенно неподвижно, чтобы гвозди не разорвали больше сосудов, чем уже успели? Видимо, есть. И сейчас я узнаю, в чем она заключается.
— Не устал еще?
Нарочно стараюсь не пускать в голос все чувства, но все равно получаются не слова, а злобное карканье. Правда, оно достигает цели не хуже, чем что-либо другое: веки Тени вздрагивают и начинают раздвигаться, а когда из серых глаз слегка уходит муть боли, движение добирается и до пересохших губ.