Лужицу?!
Надо было бы крикнуть: «Брось!», но понял бы он меня? Вряд ли. Скорее всего, начал бы переспрашивать, теряя время. А я не мог вспомнить, насколько быстро двигалась смертоносная вода в том подвальном коридоре, зато видел, что от края лужицы, на гладкой поверхности которой вдруг начала появляться рябь, до пальцев Тени, держащих альбом, остается менее дюйма.
Ладонь нащупала нити занавесей раньше, чем я смог отдать своей руке осмысленный приказ действовать. Поймала, сжалась в кулак, натягивая занавесь, проходящую мимо меня, крутанулась, увеличивая натяжение до предела, и рванула, отправляя горб новорожденной волны прямиком в плашку альбома.
Говорят, на море так гибнут корабли. Не знаю, никогда не видел кораблекрушений, но вырванный из руки убийцы альбом треснул и, отлетая назад, к Трэммину, развалился на куски, превращая темное серебро лужицы в большую единую каплю, растекшуюся по мантии еще одной складкой, а спустя мгновение просочившуюся внутрь. Туда, где от палящих лучей солнца под тканью пряталось дядюшкино тело.
Он вскрикнул коротко, а мне показалось: протяжно, надрывно и отчаянно. Но в этом крике совсем не было страха, одни только злость и ненависть. Страх появился чуть позже, зато сразу в синих глазах, когда господин старший распорядитель понял, что неспособен двигаться.
Наверняка Трэммину удалось бы справиться с водой-убийцей, раз уж он так смело ей пользовался, но глава Надзорного совета успел раньше, сковал преступника чем-то вроде паралича, и, сам того не зная, привел приговор суда в исполнение.
Кровь выступила на мантии не сразу, уж слишком свободным оказалось одеяние, а потому первые признаки подступающей смерти стали заметны только на шее, неторопливо выползая из-под воротника.
Алая роса, поначалу редкая, быстро стала обильной, проросла ручейками, устремившимися не только вниз по безупречному сукну мантии, но и, назло всем законам и правилам, вверх, на лицо господина старшего распорядителя.
Рот Трэммина раскрылся, только не для того, чтобы издать крик, а чтобы выпустить на свободу еще один кровавый поток. Из горла. Я догадывался, чем все завершится, и начал собирать нити в кулаке еще до того, как серебристая маска скрыла дядины черты, но вмешиваться не пришлось. Не было ни голоса, звучащего внутри моего черепа, ни новой атаки. Лужица застыла, словно подернувшись ледком, и занавеси качнулись, освобожденные от плена еще одной живой сущности. Чем бы ни была эта странная вода, теперь она умерла окончательно. Вместе с убийцей моего отца.
И самое странное и удивительное состояло в том, что я все-таки наказал злодея сам.
Своими руками. Как и хотел.
* * *
— Любопытно…
Глава Надзорного совета, не обративший внимания ни на бегство судейских, прикрытое целью «завершения заседания по всем надлежащим правилам и отдания необходимых распоряжений», ни на тихое исчезновение Тени в листве сливового лабиринта, сощурился, вглядываясь в потускневшую пленку на лице бывшего господина старшего распорядителя.
— Трэм никогда не был силен в водной магии, насколько помню. Как же он сподобился на такое?
— На что именно, ah’asteri?
Он обернулся и насмешливо качнул головой:
— Можешь называть меня по имени.
— Если бы я его знал, тогда, конечно, непременно…
Светлые глаза сверкнули удивлением:
— Ты не знаешь?
А с чего я должен быть осведомленным? Меня пускали на порог Обители только для сдачи экзаменов, да на поклон к дядюшке, причем, по его же личному приглашению. Да и нечего мне было там делать, как и незачем было запоминать имена людей, с которыми судьба никогда не должна была меня свести.
— Разве я нуждался в подобном знании?
Уголки губ приподнимаются, но мой вопрос остается без ответа, а маг снова поворачивается к мертвому телу, благодаря магии все еще стоящему стоймя.
— Эбери. Если не побрезгуешь.
Смеется? Ладно, обижаться не буду. Толку-то? Лучше воспользуюсь случаем и отсутствием свидетелей, чтобы кое-что узнать, может быть, не особенно важное, но мучающее мое любопытство.
— Что это такое?
— Штука, убившая Трэма? Я и сам хотел бы знать. Вернее, могу предположить, что она из себя представляет, но кто и как ее соорудил… В любом случае, мне не хотелось бы встретиться с этим умельцем один на один.
— Почему?
Глава Надзорных помолчал, кинул последний и весьма долгий взгляд на останки моего дядюшки, потом проследовал к заседательскому столу и занял кресло судьи, жестом предложив мне расположиться на месте дознавателя.
— В ногах правды нет, а потому лучше присядем. Поговорим, — с нажимом добавил Эбери, видя мое замешательство.
Мне и стоя было неплохо, но раз уж приглашают, да еще к разговору… Хотя, ничем добрым приглашение не пахнет. Когда просят сесть, это обычно означает не просто продолжительную, а еще и важную беседу, а мне совсем не хочется сейчас принимать решения, отвечать на вопросы и давать обещания. Никакие.
— Ты слышал что-нибудь о «лунном серебре»?
— Немного. Просто знаю, что оно есть, не более.
Никакие.
— Ты слышал что-нибудь о «лунном серебре»?
— Немного. Просто знаю, что оно есть, не более. Разве оно используется в чародействе?