— Он был обречен.
— Вы не можете утверждать! Пришли бы другие маги, они…
— Они ничего не сделали бы. Ваш домашний маг ведь отказался даже заходить в залу, помните? А Кавари — хороший заклинатель.
Могу подтвердить, кстати. Опять же, собственным опытом: усыпили меня мастерски, сняв малейшее напряжение мышц, так что по пробуждению горькие воспоминания мучили только мое сознание.
— Но нашлись бы еще лучше!
— Это пустой разговор, господин.
— Конечно, для вас он пустой! Не вам же хоронить собственного внука!
Да, не мне. И слава богам, что церемония пройдет без моего участия. Еще раз увидеть изломанное тельце… Не-е-е-е-ет! Предпочту уйти без оплаты.
— Я прошу всего лишь поставить подпись и печать.
— Печать? Ах да, вы же что-то там оказали… Снизошли к нам, несчастным…
— Я сделал все, что мог.
— Потому что не хотели спасти мальчику жизнь!
— Он, действительно, сделал все, что мог, дедушка. Оставь его в покое.
Мы со стариком повернулись одновременно, но если хозяин Оврага растерянно вздрогнул, выбираясь из сетей отчаяния при виде знакомого лица, то я, наоборот, на долгий вдох застыл столбом. Потому что не ожидал снова и при таких странных обстоятельствах встретить парня с больным ухом. Вернее, с ухом уже вылеченным.
— Брэвин, мальчик мой…
Обо мне, как об обидчике, было вмиг забыто, потому что старик кинулся обнимать последнего оставшегося в живых внука.
Тот, надо сказать, с честью выдержал приступ неожиданной ласки, мягко высвободился из цепкой хватки сухих пальцев и проводил деда к двери кабинета:
— Я сейчас все улажу и приду. Не волнуйся. Совсем скоро приду.
Когда утихомирившийся старик ушел, юноша, по случаю траура одетый во все черное и оттого кажущийся на редкость бледным, жестом предложил мне сесть.
— Благодарю, но не хочу задерживаться больше необходимого.
Жемчужно-серые глаза виновато блеснули:
— Вы должны простить дедушке его… горячность. Случившееся было слишком сильным ударом.
— Я не вправе кого-то обвинять или прощать.
— Ну да, конечно… Вы ведь сделали все, что могли.
Не могу разобрать, насмехается он или говорит серьезно, поэтому на всякий случай уточняю:
— Вы тоже верите в чудеса?
Юноша печально выдохнул.
— Нет. Я видел, во что превратилось тело Вэлина. Даже если бы он выжил… Жизни у него все равно не было бы.
Ну хоть кто-то из семьи мыслит разумно! Хотя, собственно, больше никого и не осталось: теперь все тяготы хозяйства и прочих обязанностей лягут на плечи последнего из наследников. Потому что дедушка вряд ли долго еще задержится на этом свете. Помочь продлить стариковскую жизнь может только одно. Женитьба Брэвина, причем скоропостижная, и куча вопящих и гадящих в пеленки правнуков.
— Вы говорили, что вам нужно…
— Поставить подпись и печать на виграмме. Только и всего.
Юноша пододвинул к себе листок и внимательно изучил строчки составленного мной текста. Вереницу положенных слов я знал наизусть и мог написать, не глядя, а потому искренне удивился, когда Брэвин накрыл виграмму ладонью и поднял на меня недоуменный взгляд.
— Вы давно занимаетесь своим ремеслом?
— С совершеннолетия.
— И до сих пор делаете ошибки в бумагах?
— Ошибки?
— Я не нашел здесь указания размера оплаты.
— Видите ли…
Он строго сдвинул брови:
— Вы потратили много времени и сил. Сколько они стоят?
— Я с лихвой окупил свои затраты. Вам не понять, но… Не нужно никакой платы.
— Вы снова заявляете то же самое?! Хорошо. Ваше право упорствовать. Но сейчас вы находитесь в моем доме, и покинете его только на моих условиях!
Ого, внучек пошел весь в деда. Не знаю, как много потеряла королевская армия в лице юного Брэвина, но караванные пути точно скоро начнут стонать!
— Это не упорство. Разбирая заклинание, я обеспечил себе заготовки для собственной будущей работы. Поверьте, они стоят много дороже, чем сутки труда!
Жемчужины глаз угрожающе потемнели:
— А остальное?
— Остальное?
— Вы… Ваши старания позволили дедушке попрощаться с Вэлином. Жаль, что я не успел, но… Я также должен вас поблагодарить.
— Это была не услуга.
— А что же? Хотите сказать, что по собственному желанию старались продлить жизнь моего брата? Просто так?
Скорее, по собственной глупости. Пообещал, а потом отступать стало поздно. Хотя надо было сразу оборвать страдания ребенка. Смалодушничал, дура-а-ак…
— Я должен был так поступить.
Хотя надо было сразу оборвать страдания ребенка. Смалодушничал, дура-а-ак…
— Я должен был так поступить.
Юноша напряженно расширил глаза:
— Должны? Кому?
— Самому себе. Я мог сделать и сделал. Не думая о вознаграждении.
— Тогда позвольте подумать мне.
— Не нужно.
— Ваше упрямство…
Я сгреб в горсть воротник траурного камзола, подтянул Брэвина к себе и, четко выговаривая каждое слово, произнес:
— Мое упрямство — мое дело. Не заставляйте меня сожалеть о знакомстве с вашей семьей, ибо, клянусь Всеблагой Матерью, я уже близок к пределу своего терпения!
Он промолчал, благоразумно дожидаясь, пока моя ярость схлынет. Но решающее слово все же оставил за собой:
— Тетя сказала, ваши глаза были совсем мокрыми, но ни одной слезинки так и не пролилось… Наверное, вам надо было родиться воином, а не магом, но боги решили иначе. И решили верно. Потому что воевать приходится не только с оружием в руках.